— Со мной тоже нечто удивительное случилось… — заметил он, закуривая. — Болел я, чуть Богу душу не отдал, тогда-то мне и открылось. Древние говорили, что истинное знание дается человеку по мере просветления, а я в упоении гордыни писал то, что измыслил собственным умишком. Думал, скоро закончу книгу, а оказалось, ее еще и не начинал. Одно название от написанного только и осталось: «Принцип неопределенности»…
Мокей немного помолчал:
— Получается, начнешь работу с самого начала?..
Васка замялся:
— Ну, не то чтобы совсем… Времени мало, я ведь пошел служить… Завхозом. В школе. Дел невпроворот. Трубы старые, а на носу зима. Не дай бог, грянут морозы, а они как пить дать грянут… — Улыбнулся застенчиво. — Место укромное в подвале приглядел, обжился. Пишу помаленьку…
Мерцалов продолжал рассказывать, но Серпухин думал о своем. «Странная выпала Васке судьба, — думал Мокей, — а с другой стороны, счастливая: себе, каким был в юности, не изменил. В этом, наверное, счастье и есть. А меня носит по океану в утлой лодочке, плыву куда-то без руля и без ветрил».
— Если б поняли люди замысел Создателя, если б приняли близко к сердцу, — говорил между тем Васка, — какой радостной и осмысленной стала бы человеческая жизнь. Я теперь знаю: главное в моей книге — ни словом не соврать…
Мокей придвинулся ближе к Мерцалову, приобнял его за плечи:
— Главное, Васка, чтобы твоя Полинка ни о чем не проведала, а то будет тебе на орехи!
— А мне кажется, она догадывается, но решила молчать…
Серпухин его не слушал:
— А у меня вот главного нет! И как жить дальше, и что с собой делать, я тоже не знаю. Вернусь в Москву к Крыське, тогда и будем думать. Господь, как говорится, не без милости…
Серп луны спрятался за тучкой. Холод ясной студеной ночи подступил вплотную. Полина в праздничном платье и наспех накинутом на плечи платке вышла звать мужчин к столу, но, увидев, как сидят они, словно два нахохлившихся воробья над бездной, вернулась в дом.
Тикали на бревенчатой стене старые ходики. Набегавшийся за день Васек сладко спал, подложив под щеку сложенные ладонями руки. Где-то в подполе деловито скреблась мышь. Мальчишке снилось, что открывается дверь и в комнату входит высокий седой старик. Ступая неслышно, он приближается к кровати и склоняется над спящим. Кладет на вихрастую голову большую, прохладную ладонь.
— Спи, дитятко, — произносит старик одними губами и, улыбаясь медленной доброй улыбкой, гладит мальчишку по растрепавшимся волосам, — спи…
Октябрь 2004 — Сентябрь 2006
Москва — д. Юменское — Москва
