Люди не хотят войны, не хотят гонки вооружений, это нужно только военно-промышленным концернам и их приспешникам на заводах и в политике. Мы, коммунистическая партия, требуем, чтобы правительство прекратило размещать ракеты и перестало выделять деньги на вооружение. Остановите это безумие!» – прокричал он так, что микрофоны загудели под аплодисменты. Потом он взял гитару и запел: «Вперед, и не забывайте… солидарность…»
Единомышленники подпевали, сначала казалось, что он и толпа звучат в унисон. Подпевали всего несколько сотен человек из сотни тысяч, то есть, наверное, не больше тысячи людей, имевших благие намерения и солидарных с ним, а остальные молчали или разговаривали, потому что не могли или не желали петь, так как песня была незнакомой и внешне простые слова, казалось, не несли информации, представляя собой лишь громкие фразы. Тем не менее за несколько минут пение единомышленников охватило толпу, и Семи показалось, что все они единое целое. Это впечатление, впрочем, продлилось недолго.
Вскоре неучастие большинства в пении меньшинства обернулось хаосом, разговоры зазвучали громче, лагеря начали перекрикиваться, инакомыслящие стали отпускать насмешки, в стройное звучание проникла дисгармония, выкрики и визг, как мусор покрыв пение Семи и других исполнителей, образовали какофонию. Плакаты, которые давно опустились, поскольку ослабевшим мышцам требовался отдых, снова взметнулись в воздух из массы тесно прижатых друг к другу тел, таким образом снова подтверждались требования, запечатленные на разноцветном фоне вместе со смелыми символами.
«Недогматическая левая за утилизацию советских ракет SS-20», – гласила надпись на зеленом фоне, обрамленная узором из желтых и зеленых цветочков.
«Империалистические ракеты США угрожают миру на планете, советские сохраняют его», – сообщал красный плакат в розовой рамке.
«Христиане за мир и против коммунизма – долой ракеты», – было напечатано крест-накрест на бесчисленных лиловых косынках, украшенных белыми птичками, похожими на голубей и трепетавшими крылышками на шеях мужчин и женщин.
«Сегодня бык – завтра гуляш», – утверждал плакат, темно-красный в центре и с черными острыми зубцами и колючими красно-желтыми фурункулами по краям. Авторы плаката откровенно заявляли о себе: «Независимые из Черного блока».
Вокруг этих молодых людей нарастало бурное возмущение. Единомышленники с белыми голубями на лиловых платках, кружившими вокруг шей, словно ангелы смерти, обвиняли закутанных в черное, что те только мешают и оскверняют мирное собрание чистых сердец. Другие, с белыми гвоздиками в обтрепанных воротниках, ругались, что подобное хамство во время первой масштабной встречи представителей течений, которые борются, и не только с атомными ракетами, еще больше усиливает наметившийся раскол. Они заявляли, что полицейские в итоге тоже станут жертвами атомной войны, от которой уже не спасут никакие границы и никакое социальное и общественное положение.
– Да при чем тут полиция, – рявкнул кто-то из-за плаката, – мы говорим о говядине! Говядина, – орал он, – говядину всему миру! Гуляш, – вопил он, – гуляш из говядины всем и каждому! Всему миру, особенно третьему!
На цветном холсте из тонкой кожи, туго, без единой морщинки, натянутом на четырехугольник из планок, был изображен Приап, упиравший, вместо огромного пениса, боевую головку ракеты «Першинг-2» в беззащитный земной шар; крохотный бог, укутанный в звездно-полосатый флаг, отчаянно пытался отбуксировать свой груз в нужное отверстие.
– Давайте займемся любовью, любовью, а не войной! Любовь! – пели закутанные в оранжевые платки женщины, стоявшие рука об руку с мужчинами в оранжевых одеждах. Их безмятежные лица, казалось, были ближе к небу, чем к земле, по которой эти люди ступали.
– Кофе от кооператива имени Фарабундо Марти, кофе из коммуны, собранный местными жителями, никакой торговой эксплуатации, напрямую от земледельцев, – громко предлагала товар женщина в пончо, стоявшая за хлипким складным столиком.
У транспаранта, оскорбившего светловолосого певца, вскоре разразились споры.
– Подобные склоки ни к чему, они подрывают единство и мощь протестного движения, – втолковывал функционер из числа единомышленников с белыми гвоздиками протестующим в капюшонах. – Только если мы объединимся, у нас появится шанс в борьбе против власти и происков оружейного лобби. Если каждый будет делать только то, что ему нравится, все будут сами по себе. А финансовым воротилам только это и нужно. Нам нельзя попадать в ловушку. Надо держаться вместе, говорить на одном языке. Необходимы знаменитости вроде этого певца, благодаря им нас слышат молодые люди, которые пока не осознают, как все серьезно. Они почувствуют себя опозоренными и отстраненными от общего дела, если провоцировать их такими шутками.
– Покороче, дедушка, – прокукарекал ломающимся подростковым голосом молодой панк с транспарантом. – Как я могу трепаться с тобой на одном языке, если ты так мудрено заворачиваешь? Сам не понимаешь, что несешь. Это не по мне, понял? Не в кайф. Я хочу пирушку, да побольше говядины, вот зачем я здесь, а не из-за гребаных ракет. Жизнь – дерьмо, понял?
– Да ведь как раз об этом я и говорю, – со свежими силами бросился в бой дедушка из числа красных единомышленников, – мы должны объединиться, чтобы и ты увидел какую-то перспективу. Тебе надо научиться любить жизнь! Нельзя ненавидеть себя, нужно ненавидеть врагов! Мало быть против чего-то. Важно еще быть за что-то. Тогда у тебя появится смысл жизни, и ты уже не будешь без конца мучиться суицидальными наркоманскими депрессиями.
Со зловещей небрежностью панк сунул транспарант в руки товарищу, угрожающе медленно подошел вплотную к единомышленнику, остановился и пугающе тихо произнес:
– Знаешь, дедушка, знаешь, за что я? За то, чтобы ты заткнул пасть! Пастор хренов. Хочешь читать проповеди, проваливай в церковь. Только не грузи клерикальным коммунистическим дерьмом.
Панк угрожающе медленно отошел, вернулся к поносящему Маффая транспаранту и ухватился за палку.
Во время этой стычки Семи стоял рядом с вождем коммунистов и видел, что тот кипел от ярости, но сдерживался, проявляя железную дисциплину.
– Всему свое время, – тихо сказал коммунист, немного помолчав. – И этот перевоспитается. В крайнем случае, в исправительно-трудовом лагере. Хотя кто знает? Может, это проявление творческой энергии. Необходимо раз за разом все переосмыслять, чтобы реализовать идеи классиков. У нас нет иного выбора. Еще никогда не было такого многообразия среди борцов против требований капитала. Силой обуздать это многообразие наверняка означало бы ослабить полет мысли и творческое начало, что, в свою очередь, отрицательно сказалось бы на духе сопротивления. Тела без духа станут бесцельно блуждать и деградировать. Тогда наше дело потеряет смысл. Нужно новое мышление. Коммунистическая доктрина должна включать в себя и гражданское многообразие. Маркс нам нужен больше, чем Ленин, но и Ленина нельзя забывать.
Этот монолог, который глава коммунистов наполовину пробормотал про себя и наполовину произнес вслух, сбил Семи с толку. На что ему ориентироваться? Выражение «диктатура пролетариата», которое описывалось и подробнейше обсуждалось в кружках, где
