что так прямолинейно действовать нехорошо, но любопытство подпирало. Я взял у Джулии её ноут, открыл карту США и попросил Фитца провести линию, до которой можно доехать обычному человеку. Он ответил, что точно не знает, никогда туда не ездил, но примерно вот так: и провёл ногтём по линии Чикаго – Индианаполис – Шарлот, и упёрся в океан где-то в районе мыса Фир.
Джулия заметно нервничала. Она не понимала испанского, и наши телодвижения с ноутом и картой её рассердили.
–Канадец, о чём ты лопочешь с этим второсортным? Планируешь что-то нехорошее? Если ты планируешь террористический акт, я сейчас сдам тебя первому же полицейскому! Мне за тебя ещё и премию дадут!
–Какой акт? Я просто не могу понять, почему цены в Колумбии и Атланте – в миллионах долларов, а тут нулей в пять раз меньше?
–Потому что тут живут козлики, а там – козлы! – заявила дама.
Вашингтон я так толком и не разглядел. С чёрного неба постоянно лился мелкий тёплый дождь. Город был огромен и, думаю, ночью виден из космоса. Тысячи машин. Тысячи людей. Миллионы огней. А я, глядя на всё это великолепие, вспоминал учебник истории, где описывалось падение Константинополя. Тогда тоже существовала империя с нищими, постоянно воюющими окраинами и шикарной обожравшейся столицей. Цель любого императора состояла в дальнейшем ограблении колоний и возведении очередного шедевра архитектуры в Царь-граде. Так продолжалось много веков, пока колонии, наконец, не набрали сил, не восстали и не превратили роскошный город в пепелище. (Когда я это прочитал, то, помнится, подумал: зачем понадобилось разрушать такую красоту? Заходи и живи сам! И только теперь понял – зачем! В этой обстановке невозможно прожить жизнь и остаться прежним. Захватив замок дракона, драконом становишься сам!) Я ехал по современному Царь-граду, смотрел на бесконечные витрины с товарами и лозунгами «Купи в кредит!», и понимал, что это – тупик. Что жить всему этому великолепию осталось недолго, а после праздника наступит такое похмелье, что бутылкой пива не отделаешься. Вашингтон выглядел глобально. Я не мог охватить его даже разумом, не то что взглядом. Но за этим блеском и шиком проступала плесень Нового Орлеана и руины града Константинова. Я смотрел на парня за рулём и чувствовал, что только свистни – и он достанет из-под сиденья монтировку и начнёт крушить всё направо и налево. Не потому, что он живёт плохо, а потому, что другие рядом живут лучше, при этом ничего не делая. Единственное, что он твёрдо знает – этот строй несправедлив. И он сделает всё, чтобы его сломать. Он не знает, как сделать лучше. Но он знает, как сломать. Мне очень хотелось пожить в этом городе и посмотреть на этот студень изнутри. Но я знал: пока не время! У меня есть конкретное задание. Всё остальное – потом.
Мы приехали на вокзал в полночь. Взяли два билета до Бостона, прошли очередной шмон, и в два часа ночи поезд тронулся. У меня возникло ощущение, что в полиции и армии в белой Америке служит каждый третий. Стражей порядка в самом-то городе встречалось много, но на вокзалах они стояли рядами, ходили в залах меж кресел с разными приборами, бесцеремонно лезли в багаж и требовали в девятый раз документы у того, кто их уже восемь раз показывал. Поэтому, когда поезд тронулся, я был несказанно рад.
Купе оказалось на четверых, что спасло меня от домогательств моей ходячей некондиции. Соседи – видимо муж и жена пенсионного возраста, какое-то время молчали и поглядывали на нас с Джулией с явной неприязнью, что, впрочем, меня не удивляло. «Хоть кто-то нормальный попался!» – Подумал было я, но тут муж спросил у жены контральто:
–Франк, ты будешь чай или кофе?
–Чай, Сид! Чёрный. С бергамотом! – ответила басом жена.
Боже, спаси Америку! Я отвернулся к стене и сделал вид, что уснул.
Как нам поведали пассажиры, выходившие вместе с нами в Бостоне, июнь на восточном побережье выдался дождливый и холодный. Постоянно дул ветер, народ носил с собой зонтики и дождевики. Говорят, уровень воды в океане в этом году поднялся ещё на пять сантиметров, подтопив некоторые низменные территории.
После привычного уже шмона и ожидания багажа мы с Джулией взяли такси и поехали к ней домой. Бостон на мой взгляд не очень отличался от столицы. Небоскрёбов только побольше, да разноцветной молодёжи на улицах полно. А так – блеск, сияние рекламных вывесок, широченные дороги и огромное количество мостов. Я не был в Венеции, но не думаю, что там мостов намного больше, чем в Бостоне.
В мыслях я давно летел из Канады во Владивосток и боялся выдать своё волнение Джулии. Насколько я понял, писать доносы по любому поводу для неё было делом привычным, поэтому мне не хотелось угодить в полицию по глупости. Мы мило щебетали о красотах северной столицы штатов, о новой моде носить на голове кружевные трусы и делать пластические операции с десяти лет. Какие-то другие темы с ней обсуждать было невозможно: она впадала в ступор, несколько секунд смотрела на меня, как на помешанного, а потом продолжала разговор о наборах губной помады в триста цветов. Её даже не интересовали новые виды спорта: парное мужское катание на мотоконьках и борьба в грязи среди геев.
Ехали мы недолго, и я даже удивился, что такой известный город занимает так мало места. Вскоре мы въехали в типичный сельский пригород и остановились возле дешёвого частного домика, который роняется первым же ураганом за одну минуту, но зато потом восстанавливается за три дня. На что я сразу обратил внимание – это чёрные стрелки то тут, то там, нарисованные краской на заборах и стенах домов. Правда, слова «Дурь» я нигде не увидел. Видимо те, кому эти стрелки предназначались, и без надписей всё хорошо понимали.
Джулия открыла электронный замок калитки и крикнула в сад:
–То-о-ни-и! Мы с пипочкой вернулись!
В моей голове тут же возник план: застрелить эту пару, потом выйти на улицу и стрелять всех подряд, пока патроны не закончатся! Ну а как тут иначе-то? Воспитывать их надо было, пока поперёк лавки лежали. Теперь только усыплять!
Я мило улыбнулся и сказал:
–Дорогая! Моё имя – Риддик!
Дорогая не обратила внимания на мою реплику и пошла вглубь садика. Под яблонькой на маленькой скамейке, лицом к белому кирпичному забору, отделявшему этот участок от соседского, сидел толстый неопрятный мужик и курил какую-то толстую самодельную папиросу. Джулия подошла к нему, поцеловала в макушку
