и Самару и Саратов проехали, и, не доехав Царицына, рекою Камышенкою проехали в Украиные городы на Воронеж…», – так свидетельствуют акты, вновь цитируя, ответил Шереметев.
– Теперь я начинаю понимать, граф, о чём Вы так настойчиво твердите, понимать Ваши догадки! – с волнением произнесла собеседница, согревая замёрзшие пальцы о чашку с горячим чаем.
– Учтите ещё и то, что и тот, кто назвался Юрловым, и казаки узнали, что в Москве произошёл переворот. Но они не знали, что случилось с царём Димитрием. Заслуга этого Лже-Юрлова в том, что он воспользовался царской грамотой, возглавил и провёл казаков, не ввязываясь в бой, сохранив силы, сначала мимо войск Шереметева, а затем мимо крепостей и городских гарнизонов: Свияжска, Казани, Самары, Саратова. Здесь он в очередной раз проявил себя хорошим дипломатом и предводителем. А уже в южных порубежных землях их встретили донские казаки во главе с Беззубцевым. Далее последовал поход на Москву и попытка свержения Шуйского.
– Ну а причём тут Сибирь? – спросила дама, откусывая от бутерброда с розовой сёмгой и запивая чаем.
– Однозначно, что раннее, этого человека знали и видели многие представители русской элиты. Рано или поздно его должны были узнать вновь, как бы он не скрывался, меняя свою внешность и своё имя. И тогда бы ему не поздоровилось! На завершающем этапе Смуты, человеку, который назвался Юрловым, и которого казаки знали под этим именем, оставалось одно – скрыться там, где его не могли опознать. Удивительно также, что сохранились документы того времени, которые доносят до нас эту редкую информацию. Мало того, они опубликованы Императорской Археографической комиссией. Но значение и смысл этих материалов до конца не раскрыты.
– Понимаю Вас, граф. Действительно, удивительный, загадочный персонаж! – согласилась дама.
– И ещё, сударыня. Этот неординарный человек оставил свой след в деле освоения Сибири, заставляя нас задуматься о том, кем он являлся на самом деле!
* * *
Через два дня после встречи Юрловым обоза из Домнино его отряд и обоз были уже близ Костромы. По пути к Костроме один раз набрела на них немалая ватага литовских ратных, появившихся с востока – со стороны Никольского. Казалось, что литва уже изготовилась к приступу. Но путивличи во главе с Юрловым окружили обоз и приготовились к бою. Литвины поняли, что имеют дело с серьёзным противником, выпалили несколько раз из мушкетов и пистолей. В ответ им казаки и дети боярские дали дружный зал. Литвины отошли куда-то севернее. Юрлов перекрестился. Среди его людей оказался лишь один казак, раненый в плечо. После этого случая государыня-инокиня вызвала Юрлова к себе, благодарила и велела явиться на беседу, после того, как прибудут они в Кострому.
Беседа эта состоялась тайно в Свято-Троицком Ипатевском монастыре. Юрлов пришёл к инокине после обеда. Он постучал ручкой-кольцом в крепкую окованную дверь. Государыня-мать пригласила его войти. Тот вошёл, сняв тёплую баранью папаху, и поясно поклонился ей. Она отвечала лёгким поклоном. Перед Юрловым была просторная и светлая келья, устроенная в каменной палате с высоким полуциркульным сводом и четырьмя небольшими окнами с цветными стёклами. Здесь было хорошо натоплено, пред образами в углу светились лампады. На небольшом столе с дубовой столешницей лежали Евангелие, несколько исписанных бумажных свитков, несколько перьев, стояла чернильница. Там же уместился расписной, узкогорлый глиняный кувшин и чаша зелёного венецианского стекла. Сама государыня-инокиня восседала на стульце с мягким бархатным сиденьем за столом и что-то писала.
– А ну, Юрлов, сними-ко повязку с ока. Дай посмотреть на тя.
– Уволь, государыня-инокиня. На что там смотреть: шрамы, да безглазье и уродство! – воспротивился Юрлов.
– Снимай! Велю! – твёрдо молвила Марфа.
Юрлов покраснел ликом, но повиновался.
– Всё тот же! Толи-ко седина в виски ударила, да усами и бородой обзавёлси. Хоть увечным и стал на едино око, но родинка у переносья всё ж видна. Да и взгляд всё тот же, – произнесла Марфа.
– Помнишь ли меня, Юшка!? – вглядываясь в лицо Юрлова, спросила инокиня.
Что-то забытое и сказочно-тёплое вдруг охватило сердце и душу этого уже зрелого и израненного человека. Но он сдержался, виду не подал.
– Давно меня никто не называл так, государыня. Всё больше Третьяком кличут.
– Ты и сам того не знаеши, что яз про тя ведаю! – улыбаясь молвила Марфа.
– Того не ведаю, почему, но смутно помню табя, государыня-инокиня. Никак не уразумею, откуда знаешь имя мое, – внимательно глядя ей в очи отвечал Юрлов.
– Яз же табя с младенчества знаю, Юшка. Помню, как в крещении, из купели тя принимала. Яз же – крёстная мать твоя! Помню матушку твою Варвару и отца Богдана. Тогда сама ещё млада была. Род наш Шестовых испокон веку с вашим родом Нелидовых-Отрепьевых соседствовал и дружбу вёл. Все крестины, именины, венчания и свадьбы, радости и лихолетья, отпевания, похороны и поминки всё у нас было общее. Про род твой всё знаю. Прадед ваш – Третьяк Отрепьев. А сыновья его – Замятня и Иван Смирной-Отрепьев. Этот Иван Смирной – дед твой и мой. А сын его – Богдан – убиенный твой отец, Царствие ему Небесное! – со слезами на глазах сказывала Марфа.
– Господи, помилуй мя грешного! – с трепетом произнёс Отрепьев (ибо это был он). С теми словами Юшка сотворил Крестное знамение.
– А про то ведаеши ли, что батюшки твоего – Богдана Ивановича Отрепьева родная сестра Мария Ивановна – моя матушка, ибо замужем была за Иваном Васильевичем Шестовым? А Иван Шестов – то отец мой родный! В девичестве яз – Шестова Ксения Ивановна. Отрепьевы-то по женской линии роднились с Шестовыми, а те – с Романовыми-Юрьевыми! Потому, Юшка, яз – твоя двоюродная сестра! А Миша – сын мой, грядущий государь Всея России – твой двоюродный племянник! – повествовала Марфа.
Юшка охнул, на глаза ему навернулась слеза. Трясущиеся персты сами творили Крест.
– Про Третьяка Отрепьева, прадеда, слыхивал яз. Потому сам Третьяком и назвался, – с дрожью в голосе стал рассказывать он. – А деда-мниха Замятню Отрепьева видал не раз. Нравоучения его помню. А отца свово почти не знаю. Матушка меня воспитала до 12 годов, а потом померла. Дале проживал яз у дядьёв своих – Отрепьевых. То – сыны Замятнины. Секли бывало меня, но учили, одевали, куском не попрекали. Слыхивал от них, что в родстве мы с Шестовыми, но в каком, не ведал! Млад ишо был. До того ль было, чтоб про родство узнавать!? Бориска Годунов тогда на всю родню опалу положил… – отвечал он.
– Страшное было время, Юшка. Весь наш род и Романовы в ссылках по дальним северным монастырям пребывали, – согласилась
