выяснится, что Олли знал о приблизительных сроках моего ожидаемого прибытия. Название корабля, дату отплытия и маршрут ему скорей всего телеграфом сообщил Сиканен. А в порту Вальпараисо я бы заплатил кому-то из служащих, чтобы предупредили, когда туда прибудет «Fellinger». Мы заходили в этот порт передать почту и получить уточняющие указания для сопровождающего груз чилийского офицера.
Можно было бы считать, что мое плавание завершилось, но контракт предусматривал, что я останусь на корабле до возвращения того в Вальпараисо, где и получу расчет.
Впрочем, капитал и старший механик то вместе, то порознь заводили разговоры, что они бы не против, чтобы я остался на корабле. Капин даже намекал, что со временем я могу занять должность старшего механика.
А с Олли Лайне мы встретились уже на следующий день и на жуткой смеси русско-испанско-английско-немецкого согласовали свои действия. Если с его братьями я свободно говорил на русском, то Олли на чужбине подзабыл этот язык, а я еще не в должной степени овладел испанским. Да что там говорить, запомнил несколько десятков фраз и пару сотен слов за время плавания. Благо испанский на корабле знали около десятка человек, включая, естественно, чилийского офицера.
В общем, к концу месяца я занял место механика в пароходной компании Лайне, насчитывающей целых четыре небольших кораблика, предназначенных для каботажного плавания и оснащенных паровыми двигателями, и два парусных судна. Дела Олли шли неплохо, кроме перевозок он занимался заготовкой сельхозпродуктов, и имел пару рыбных «заводиков», где сушил и коптил рыбу опять же для нужд армии.
Первоначально я плавал в качестве механика на одном из судов, потом стали бросать на ремонт и отладку паровиков, да и вообще всех механизмов, с коими не смогли совладать местные умельцы. Не то чтобы я был великий инженер, но со своими обязанностями справлялся. Тем более, в этих местах с инженерами было не густо.
Зарплата моя подросла и была по местным меркам весьма и весьма достойной. Но мне этого было мало. Не довольствуясь имеющимся, я везде пытался найти новые возможности для себя. Например, я взялся за ремонт и отладку паровой машины монитора «Уаскар». Двигатель корабля был сильно поврежден в бою с перуанским монитором «Манко Копак», в котором погиб капитан корабля. Тогда чилийцам чудом удалось вернуть паровую машину к жизни и оторваться от врага. Однако с тех пор корабль сильно потерял в ходе и его преследовали поломки. Осмотр продемонстрировал, что «ремонт на коленке» не пошел паровой машине на пользу. Машине в дальнейшем потребуется капитальный ремонт, а еще лучше замена механизмов, а главное, котлов. Сейчас они в таком состоянии, что того гляди взорвутся. Тем не менее мне удалось вернуть движок к жизни и какое-то время он еще мог послужить. На испытаниях паровая машина паспортной мощности в полтора тысячи лошадиных сил смогла разогнать монитор до десяти с половиной узлов. Это меньше, чем двенадцать узлов по паспорту, но куда больше чем удавалось достичь чилийцам в ходе этой войны.
В результате корабль отправился в боевой поход к берегам Перу, а я получил щедрую премию.
В 1883 году война завершилась. Почти завершилась. А значит вскоре последует сокращение армии и, как следствие, снижение закупок. Но на Огненной земле вспыхнула золотая лихорадка и я почти убедил Олли обратить внимание на юг и наладить поставки продовольствия золотоискателям. Почти убедить, потому что неторопливый в принятии решений финн согласился отправить к Огненной земле один корабль. А мне пришлось вложиться в эту экспедиции всеми своими накоплениями.
Я помнил, что в Чили был обнаружен гигантский самородок весом в полтора центнера. Жаль, что не помню, когда и где. Когда — черт с ним. А вот где… Пусть там даже не чистое золото. В сегодняшних ценах это тысяч двадцать фунтов стерлингов. Хотя само по себе чудо природы стоит и поболее. За такой приз не грех и побороться.
Одним словом, следующие три года я провел в плаваниях от бухточки к бухточке вокруг всей Огненной земли. Один кораблик на паях с Лайне превратился в три, причем два из них полностью принадлежали мне. Я доставлял золотоискателям спиртное и консервы, одежду и инструменты.
А главное — женщин! Женщины — вот настоящая золотая жила Огненной земли. За женскую ласку рудокопы платили щедро, куда более щедро, чем даже за ром. Впрочем, это дело я поручил одному трансильванскому еврею, Исааку Шору по прозвищу Водичка, который специализировался на этом занятии на своей родине. Причем официально я к этому делу не имел никакого отношения. А неофициально держал сутенера за горло. Самым прибыльным из предприятий Шора был плавающий бордель, который Водичка называл в шутку Kaiserlich-königliches mobiles Feldbordell.
Трансильванец быстро и умело наладил работу на местах. С недобросовестными конкурентами он быстро расправился с помощью другого своего бывшего соотечественника и бывшего поручика австро-венгерской армии Давора Дукича, сколотившего на мои средства внушительный вооружённый отряд из далматинцев, которых в эти годы на Огненной земле оказалось немало, а в целом в Аргентине — еще больше. В основной массе это были мирные трудяги, разорившиеся виноградари. Но были среди них и те, кто с удовольствием менял мотыгу на винтовку.
Были у меня и свои золотодобывающие артели из тех же далматинцев. Одна из таких артелей столкнулась с группой головорезов, прибывших на баркасе под аргентинским флагом, и под угрозой оружия отнявших у далматинцев добычу, припасы и снаряжение.
Пришлось к месту происшествия отправиться Дукичу, который привез ко мне в Пунта-Аренас главаря этой банды. Молодчик чуть младше меня по возрасту держался с апломбом, представившись официальным представителем аргентинского правительства. Впрочем, никаких документов он предъявить не смог. А вот у меня все было оформлено чин по чину, и покупка участков земли, и разрешение на добычу. Власти на Огненной земле собственно не было никакой ни у Чили, ни у Аргентины, но я подстраховался, отправив доверенных и в Сантьяго и в Буэнос-Айрес. Как известно, чем больше бумаги — тем чище задница. К слову, звали наглеца Хулио Попер. Наградил же бог именем-фамилией.
Когда молодчик услышал, что его отправят в Рио-Гальегос и местный алькальд, с которым мои люди давно наладили взаимовыгодное сотрудничество, скорей всего приговорит его к исправительным работам, речь молодчика тут же изменилась. Он назвал себя горным инженером, закончившим Политехническую школу в Париже. Диплома горного инженера он, понятно, с собой не возил.
Когда я спросил его, почему он не остался служить во французской армии, молодчик посмотрел на меня непонимающе.
— Вы ведь закончили Политехническую школу, —
