сзади. Даве сжимал в руках документ, по обложке которого растекались дождевые потеки.
– Вы желали видеть меня, Ваше Высочество, – елейно проблеял он, ровно таким тоном, каким обращался к Адиру, когда мы встретились впервые.
Пунит глянул на него так, словно Даве источал дурной запах.
– Верно, диван-сахиб. Я хочу знать, как идут ваши переговоры с Англо-Индийской компанией.
Даве смахнул струйки воды, стекавшие со лба.
– Они продвигаются благополучно, Ваше Высочество. Имеются пока небольшие разногласия в некоторых областях, но я уверен, что они будут разрешены, а благоприятное для Самбалпура соглашение достигнуто.
– Рад слышать. Детали я оставляю на ваше усмотрение, но желал бы знать, сколько стоят шахты и сколько эти ублюдки за них заплатят?
Даве оживился:
– По этой части у меня для вас хорошие новости, Ваше Высочество. Цена должна быть крайне выгодной. – Он продемонстрировал папку: – Счастлив сообщить, что отчет о стоимости шахт это подтверждает.
Пунит протянул руку:
– Могу я взглянуть?
– Разумеется, Ваше Высочество. – Даве поклонился, приблизился к столу и вручил принцу документы.
Пунит принялся листать страницы. Пару раз кивнул, передал бумаги Ароре.
– Покажите сержанту, – махнул он в сторону Несокрушима.
Даве стремительно обернулся. На лицо легла тень замешательства.
– Ваше Высочество, – запинаясь, пролепетал он, – этот документ – основа нашей позиции на переговорах. Это секретный…
Пунит мановением ладони прервал его.
– Ну? – нетерпеливо спросил он. – Это подлинный отчет?
Несокрушим просмотрел документ, поднял глаза от бумаг и отрицательно покачал головой. Дальше все произошло очень быстро.
Пунит проревел страшные ругательства, одновременно Арора заорал на гвардейцев, приказывая арестовать дивана. Даве взмолился, взывая к принцу, когда солдаты с двух сторон грубо схватили его за руки. Он выглядел как человек, на голову которого внезапно начала обрушиваться гора, и, принимая во внимание способ, которым Арора разделался с предателями накануне ночью, возможно, это был более гуманный исход. Министр умолял, призывая Божественного Джаганната, махараджу и даже махарани Девику, которые могли бы подтвердить его невиновность. Но махараджа был недееспособен, его юная супруга под арестом, а бог, кажется, просто не слушал.
Буря ревела за окном. Вспышка молнии разорвала небо, все в комнате на миг будто замерло. Лицо Даве застыло в гримасе страха. Но в эту секунду что-то вдруг изменилось. Даве посмотрел на гобелен и резную панель над головой Пунита, и лицо его разгладилось. Прогремел раскат грома. Даве прекратил свои мольбы и как-то даже выпрямился, расправил плечи.
– Я готов ответить на любые обвинения Вашего Высочества, – заявил он. – В присутствии адвоката.
Пунит и полковник Арора переглянулись.
– Уберите его отсюда, – приказал принц.
Сорок семь
Самбалпур в дождь представлял собой печальное зрелище. Мокрые фонари, пустынные улицы. Флаги, которые украшали здания в день похорон Адира, висели лохмотьями, а местами вовсе были сорваны и смыты в бурлящие придорожные канавы.
Вокзал выглядел не менее сиротливо, когда наш автомобиль остановился под провисшим навесом. Мы с Несокрушимом вошли в здание вокзала, а шофер побежал искать носильщика для нашего багажа.
Полупустой вокзал обслуживала горстка служащих, из последних сил старавшихся сдержать подступающую воду, получалось это у них примерно так же успешно, как у Кнуда Могучего с приливом[85].
Не было ни толпы, ни солдат, ни помпезного великолепия и торжественной обстановки, отмечавших наше прибытие сюда. Пропал куда-то и сам королевский поезд, его сменил локомотив, напоминавший детскую игрушку, и вагончики, которые сгодились бы для одного из бутафорских поездов, курсирующих по променаду Брайтона.
Пассажиров было немного. Несколько местных торговцев, парочка коммивояжеров-европейцев с образцами товаров и крестьяне, возвращавшиеся домой с базара с пустыми корзинами и клетками.
– Я думал, что Кармайкл должен взять нам билеты, – недоумевал я, оглядывая перрон в поисках резидента.
– Быть может, забыл? – предположил Несокрушим.
– И что нам теперь делать?
Несокрушим ткнул пальцем в толстяка в мундире и форменной фуражке.
– Купим у него.
Я не стал задавать лишних вопросов. В Индии часто бывает именно так – самый толстый человек в зале и есть тот, кто облечен властью. И точно, я наблюдал, как Несокрушим обратился к нему, они о чем-то поболтали, потом Несокрушим протянул толстяку несколько рупий и вернулся с двумя промокшими картонными квадратиками. Один протянул мне. На картоне с трудом можно было различить несколько неудобочитаемых слов.
– Билеты, – пояснил он. – В первый класс.
* * *
Сунув носильщику пару анна, мы подхватили чемоданы и по металлическим ступенькам вскарабкались в вагон.
Внутри воняло затхлостью, деревянные лавки, пропитанные потом за долгие годы контакта с человеческими задницами, источали мускусный запах. Если не считать англоиндийца, клевавшего носом в дальнем конце, вагон был благословенно пуст. Несокрушим затолкал чемоданы на узкую полку над нашими головами, а я сел и попытался устроиться поудобнее, хотя, кажется, предстояла еще одна битва, которую я сегодня обречен был проиграть.
Несокрушим уселся было напротив, но вдруг встрепенулся и подскочил.
В душе у меня затрепетала искорка надежды. Неужели он заметил на платформе Энни?
– Что такое, сержант? – нетерпеливо спросил я.
– Чай! – воскликнул он.
– Что?
– Дорога до Джарсугудаха займет несколько часов. Неразумно отправляться в путь без чашечки чая.
Он выскочил из вагона на перрон.
Где чай, там есть надежда, как сказал один шутник[86].
Несокрушим подбежал к старику в красном тюрбане с его самодельной чайной на колесах и через пару минут вернулся с двумя глиняными чашками.
– Вот, – протянул он одну мне. – Вам непременно станет лучше.
Я мрачно взглянул на него, но промолчал.
* * *
Дежурный по вокзалу свистнул в свой свисток. Зашипел пар, и поезд плавно тронулся. Я откинулся на спинку скамьи, отхлебнул чай и уставился на дождь за окном. Я не жалел, что покидаю Самбалпур. Мое расследование – убийство ювраджа, принца Адира из Самбалпура, – закончилось в тот момент, когда убийца пустил себе пулю в лоб на крыше захудалой гостиницы в Ховрахе. Оно было раскрыто, к общему удовлетворению, включая вице-короля, и будь у меня хоть немного мозгов, я бы на этом остановился. Но я не мог так просто бросить это дело. Махарани Субхадра назвала меня «искателем истины». Красивые слова, но по меркам Самбалпура с таким же успехом меня можно было назвать канарейкой. Истина, угрожающая моим устоявшимся взглядам, оказалась для меня столь же неприятной, как и для кого угодно: что англичанка может влюбиться в индийца, что женщина, скрытая за пурдой в гареме, может обладать такой властью, чтобы убить принца, и что я сам могу уступить какому-то хлыщу. Все это правда, и я совсем не желаю смотреть этой правде в лицо.
Состав упорно полз сквозь ночь к узловой станции, где мы
