Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
больше ничего не способно заинтересовать или удивить… Разве захват Германией Польши – это сюрприз для кого-то? Англия и Франция сначала пляшут под дудку этого немецкого неврастеника, а теперь, поглядите-ка, объявляют ему войну…
– Страшно все же, Гриша, – всхлипывала Вера Федоровна.
– Мне семьдесят пять. Я пережил двух своих мальчиков, чего еще я могу бояться в этой жизни?
Тогда вряд ли кто-то мог подумать, что скоро немцы будут расхаживать по улицам Парижа.
Франция сдалась всего через несколько месяцев, в июне следующего года. Она и до этого не слишком участвовала в активных боестолкновениях, а уж когда германские войска прорвали новые участки линии Мажино со стороны Бельгии и с боями вошли на ее территорию, предпочла капитулировать.
Гитлер приказал доставить из Дома Инвалидов тот самый вагон Фишера, в котором когда-то подписала капитуляцию в первой мировой войне Германия, в то же самое место в Компьенском лесу. Теперь на месте Германии была Франция, сдающаяся на волю нацистов.
– Какое унижение! – все же издевательство Гитлера не оставило Григория равнодушным, вызвав в нем бурю эмоций. А он думал, что его уже ничто не сможет зацепить.
Кафе и рестораны Парижа вскоре заполнились немецкими офицерами, которые попивали вино и кокетничали с французскими девушками. На площади Республики играл немецкий военный духовой оркестр. Открылись комендатуры. На зданиях вывесили красные флаги с черным крестами и свастикой в центре.
XII
Ровно через год после Французской капитуляции, двадцать второго июня, нацистская Германия напала на Советский Союз, нанеся авиаудары по спящему Киеву. Началась Великая Отечественная война.
Русское эмигрантское общество во Франции раскололось на два лагеря.
– Это наш шанс наконец уничтожить советскую власть! – бодро заявил один из бывших царских офицеров в разговоре с Елисеевым.
– Думается мне, Аркадий Петрович, этот неврастеник на советской власти не остановится…
– Один мой приятель поделился высказыванием Шкуро: «Хоть с чертом против большевиков»!
– Если это так, то жаль Андрея Григорьевича! Я коротко встречался с ним. Он спасал нас в Кисловодске. Похоже, он все еще воюет на войне, которая давно проиграна.
– Так что же, Григорий Григорьевич, Вы теперь за коммунистов?
– Нет никого на этой земле, кто бы ненавидел коммунистов больше, чем я! Они убили моих сыновей! Но я против Гитлера! Его цель – отнюдь не освобождение России. К своему возрасту я научился отделять лозунги от настоящих замыслов и дел. У нас было довольно жестких учителей! Вы не находите? Неужели Андрей Григорьевич верит немцам? Ах Шкуро, Шкуро! Вон даже Деникин и Милюков разобрались… Отвечая на Ваш вопрос – я не за большевиков или коммунистов, я за своих детей, оставшихся в России!
– Милюков Ваш продался Советам!
– Он вовсе не мой. Я, к слову, долго не мог простить ему февральскую революцию. Но в отношении нацистов он прав!
– Что же, оставить матушку-Россию Сталину? Забыть о возвращении?
– А что мы сейчас, кроме помощи в борьбе с нацистами, можем предложить русским людям?
– Конституционную монархию! Вы же монархист?
– С сыном Кирилла во главе? Не знаю… Все не то… Хоть к Владимиру Кирилловичу лично я никакой неприязни не испытываю, некоторые другие члены императорской семьи вызывают у меня несварение желудка. Я бы хотел вернуться в 1917 и не допустить февральскую революцию вместе со всеми последующими событиями, но это, увы, лишь несбыточные мечты. Возможно, и этой войны бы не было… Как думаете, Аркадий Петрович?
Вдруг в кафе, где Елисеев попивал со своим собеседником аперитив, вошла группа немецких офицеров в компании Закретского. Граф был в прекрасном расположении духа.
– Вот уж кто не мог не выбрать сторону вселенского зла!
Если можно было бы пофантазировать, как должен выглядеть приспешник Гитлера, то граф как нельзя лучше вписывался в этот образ. Человек, лишенный каких-либо моральных принципов, – идеальный слуга антихриста!
Закретский заказал офицерам Вермахта лучшего вина.
Григорий чувствовал, как начинает закипать внутри.
– Вынужден откланяться, – извинился он перед своим визави и поспешил убраться из кафе, иначе все могло закончиться скандалом и роковой стычкой с нацистами.
XIII
Осень 1941 в Ленинграде выдалась на редкость ясная. На небе не было ни облачка, которое могло бы прикрыть собой город и помешать нацистским летчикам или артиллеристам бомбить его. Залитые радостным солнцем каналы и мосты, дворцы и парки удивленно наблюдали, как взрывались снаряды, уничтожающие людей и город. В такую золотую теплую осень невозможно было поверить в существование уродливой, звериной жестокости. Такая же солнечная погода стояла и в Париже. В то время как жительницы Ленинграда заклеивали крест-накрест окна и дежурили на крышах, чтобы сбрасывать фугасные снаряды, парижанки стояли в хвостах за шелковыми чулками.
В сентябре началась блокада Ленинграда. Вера и Тася остались в городе. Еще летом Вера хотела, чтобы дочь эвакуировалась, но та наотрез отказалась. Она не могла оставить больную после лагеря мать одну.
– Ты снова не спускалась в бомбоубежище? – ругала дочь Веру.
В октябре-ноябре обстрелы Ленинграда настолько усилились, что не осталось сомнений в желании Гитлера стереть город-колыбель большевистской революции с лица земли вместе со всеми памятниками архитектуры и зодчества, а самое страшное – со всеми пытающимися выжить детьми, женщинами и стариками.
– Сил не было. Рыли траншеи сегодня, ноги-руки не двигаются…
– Мама, пожалуйста, обещай, что больше не станешь саботировать посещение убежищ! Я не могу еще и тебя потерять…
– Тасенька, это ничего… Главное, чтобы ты была здорова! А мне умирать не страшно.
– Что это за упадническое настроение? Мы с фронтовой бригадой ездим на передовую поднимать дух у бойцов, а родная мать хандрить вздумала!
К слову, линия фронта была совсем рядом, до нее можно было доехать на обычном трамвае от завода Кировец.
– Хорошо-хорошо, прекращаю… Расскажи лучше, как там твой военный врач? Напомни, пожалуйста, как его зовут…
– Теодор Давидович Лазаревич, – немного смутилась Тася.
– Ты подумай! Теодор! Есть что-то в этом испанское! Хотя с меня довольно уже того, что он врач…
– Да, как папа…
В ноябре начались массовые смерти от истощения. Ленинград, который еще не забыл голод начала двадцатых, вновь подвергался этому страшному испытанию, теперь в более чудовищной форме.
В то время как жители блокадного города свозили на санках мертвые тела своих родных на общий погост, Париж праздновал Рождество. Французская столица жила полной жизнью. Работал ипподром, и блистали огнями ночные варьете. Женщины примеряли новые фасоны шляпок и туфель. Если б не вкрапления немецких флагов и не гитлеровская форма на улицах, ничто бы не напоминало об оккупации.
– Им в лицо плюнули, а они утерлись и улыбаются…, – поражался Григорий Григорьевич тем французам, кого присутствие немцев не смущало: –
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
