лапой мордочку, теперь испытывая тот же стыд, что и Эрс.
— А кто тебе сказал, дитя, что мы сжигаем города? — наконец прогудел дракон.
— Вы каждый раз посещаете города у столицы и сжигаете их. Газеты подтверждают! — и Фоська вытащила из котомки на поясе, клочок газеты, вытянув, на сколько могла, перед драконом.
Король нагнул шею, приблизив морду и рассмотрев рисунок, вновь вытянулся.
— Города мы не сжигали, нас интересует лишь башня.
— Что ше там такого необычного? — наконец вымолвил Сертан.
— А зачем знать? Кто вы и зачем пришли нам не известно и своих идей раскрывать нам нечего.
— Мы из Скотрейн, — объяснила Эрс. — и служили в единственном офисе этой страны, посвященному помощи ее жителям в независимости от расы. Именно нам приходили звонки о пожарах и нападениях. Вы сжигали только башню, но огонь губил и дома. Мы пришли чтобы выяснить что происходит и для того, чтобы добраться сюда, к вам, преодолели огромное расстояние на лошадях и вплавь, а теперь вы говорите, что наши усилия были напрасны?
Король драконов внимательно выслушивал ее, лишь иногда сгибая крылья и кивая массивной мордой. Дослушав ее, он задумался. По прошествию некоторого времени молчания, он наконец ответил:
— Что вы можете отдать в знак верности?
Путники задумались. Может лошадей? Нет, на чем же они отправятся в обратный путь? Подношения не сойдут и одежда тоже. И тут Шарафа осенило.
— А у вас есть шаман?
Дракон задумался и медленно кивнул.
— А вы мошете налошить саклятие?
Амик Аус вновь кивнул. Тогда Сертан метнулся к Фосе, всучив ей кинжал из котомки и вместе с Эрс, поймавшей ход его мыслей, ринулся к каменным дверям. Фося еще долго смотрела на потрепанный кинжал и взглянув в пустоту, где скрылись друзья, на секунду прижала к себе лезвие, но заслышав топот, поспешила спрятать его в ножны, смущенно и где-то внутри чувствуя правильное решение, глядя на дракона, посмотревшего на нее.
— Принесли! — крикнул Шараф и появился вместе с Эрс из коридора.
Они тащили огромный меч в ножнах и деревянный лук с колчаном. И глядя на то, как они, в утреннем сиянии, радостно притащили вещи, она почувствовала, что в душе у нее что-то, со звоном и тихим треском, раскололось. Как подснежник, разгибаясь и вытягивая листья, пробился из-под тонкой ледяной корки сердца, которая медленно, тающим стеклышком съезжала с, вновь забившегося теплого комочка. Они не забыли, не утопили и не выбросили ее подарки. Стыдливо не спрятали их в мешки, подальше от чужих глаз, как тяжелые воспоминания. Они не забыли о ней и все это время гордо носили с собой оружие.
Рука сама потянулась к рубахе, сжав ткань, натянувшуюся на деревяшку. Насколько она пренебрегала ими? Сколько, непростительных для друга, мыслей ее посещало? Как она, проходя мимо водоема, стягивала с шеи деревянную звездочку, держа перед неминуемой опасностью быть выброшенной в воду реки или озера. Но никак не могла совершить задуманного. Кулак все крепче держал кожаную веревку, а звёздочка, поблескивая белоснежной белизной дерева, сияла на солнечных лучах, словно, даже если ее выбросят, она все равно найдет себе пристанище у брега и будет сиять как прежде, в надежде что ее подхватит другой путник, а прошлая хозяйка забудет о пережитом. И корила ее совесть за ту, сияющую ягодами, темную гроздь винограда, что она оставила у дерева, уходя все дальше, оставляя там воспоминания о Подземелье и том, как Шараф, улыбаясь всей мордочкой, протягивал ей гроздочку, подкинув продавцу несколько медных монет.
Она понимала, что никто из ее друзей не узнает об этом, но ей все же казалось, что когда-нибудь, совесть в ее голове проснется и проговорит все за нее и это казалось самым страшным и безвозвратным. Но ведь и не только ее мысли были сгублены ненавистью. Все это путешествие, горы, реку, лес и Подземелье, деревушку и пещеру, даже лабиринт, она шла лишь за одной целью. Нет, они не хотела путешествовать и не хотела поехать куда-то, лишь бы подальше из города, она вовсе не хотела видеться с друзьями и общаться с Эрс или Шарафом, весь путь и стук копыт, отдающийся в каменистом полу, шорох травы и ветра вой, все время, наполненное свистом метели, жарой рынка и пением птиц она все шла сюда только чтобы обезопасить один единственный городок, всего лишь столицу, чтобы драконы не тронули башни, не сожгли до пепла дома, что бы огонь не достал сестры.
Ее сжигали, сжигали на костре языки пламени из дров деревьев, выращенных на самобичевании и вине. И руки обвязывались веревкой из высеянных трав сомнений и ненависти, по которым она не раз ходила, режа ноги. Тогда они секли ее под горящими лучами солнца, обливающего голову жарой, желая свалить на зеленые лезвия травы, чтобы корни деревьев, жадно дожидавшиеся своего часа, зарыли глубоко в землю, заключив в клетку, где будет только пустота и темень. Все, чего она осталась достойна после мыслей, действий, желаний, от которых она бежала все время и которые наконец нагнали здесь, под землей. От которых сбежала и с которыми умрет.
— Фося.
Она подняла взгляд, увидев перед собой Шарафа, Эрс и дракона, чего-то выжидающих от нее.
— Киншал, — и Сертан показал на короля драконов, перед которым стояла стража, державшая в зубах лук и меч.
Сосредоточившись, она вытащила кинжал из ножен и отдала последнему стражнику. Три дракона приопустили шеи, кивнув и скрылись в тёмном тоннеле.
— В чем суть? — наконец спросил Амик Аус, обратившись в Шарафу.
— Понимаете, если у вас есть шаман, он мошет нанести саклятие на орушие чтобы мы его не снимали, пока не выполним садачу, а пока орушия на нас, мы не мошем рассказать никому о вашей истории.
— Мудро, — прогремел дракон. — но сделать это будет не просто.
— Мы понимаем, — продолжал объяснять Шараф и голос его затихал в отдалении, пока не превратился в эхо каменного тоннеля и не исчез за тихим стуком каменных дверей.
Перед ней колыхались в утреннем сиянии зеленые прерии гор. Ветер развивал темные локоны, пытаясь закрыть глаза. Она не должна была подвергаться мыслям, но постоянно думала лишь об одном. Овитая корнями под землей она лишь могла вспоминать. «Опять ты во всем виноват?», «Почему ничего нельзя сделать нормально?», «Шараф!», «Это был риторический вопрос», «Чтобы останавливать слабаков», «Ты слышишь?», «Если это сирена, я не удивлюсь», «А знаешь почему ты не уходишь?», «Все таскаешься за Эрс!», — и мысли роились, бежали по коже словно тараканы, заползали в мозг и образовали целые темные,
