хочется сделать так, как делал он, мне кажется это правильным.
Он выдохнул так, как если бы избавился от тяжелой ноши. Сформировать эту мысль оказалось непросто.
Мать… Отметка… Ангел… Меня посетила догадка, которую я буквально почувствовал на языке.
— Этот ангел, как он выглядел? — спросил я, чувствуя, как в груди холодеет.
— Ты ведь видел его на рисунке, он прекрасен, правда? — посмотрел мне в глаза Ичибан. — Разве не он принес тебя сюда?
— Твоя мама… Где это было, как… — сбился я от волнения. — Расскажи в подробностях о том, что произошло! Как ангел забрал тебя?
— Я плохо помню… — покачал он головой. — Помню, что той ночью шел сильный дождь…
Глава 27
— Помню только, что той ночью шел сильный дождь… Он забивал в окна нашей квартирки, гром бил в окно с такой силой, что дрожала посуда на кухне… Той ночью моя мама умерла, — произнес он и приложился к бутылке. — Боги, почему так тяжело рассказывать?
Его голос звучал где-то далеко, передо мной появилась картинка.
Маленькая каморка на верхних этажах. Грязные шторы, посуда в раковине. Молния освещает бедное убранство на мгновение, а потом комнаты вновь погружаются во тьму. Я видел это, будто смотрел его глазами. Или это были мои глаза?
Что происходит?
Сильный дождь. Я промок до нитки в ожидании её звонка. Нервничал. Номер я купил у местного ростовщика, который специализировался на нелегальных картах, поддельных паспортах и прочих сладостях. И поэтому я волновался, что телефон могут заблокировать в любой момент. Но она позвонила, назвала код от домофона, сказала, что свободна.
— Продолжай, — приказал я стальным тоном.
Он поднял на меня глаза, но не стал спорить.
— Мама сказала мне закрыться на кухне. Своей комнаты у меня не было и иногда приходилось ночевать там. У меня было свое место под столом, подушки, одеяло, а между ножками мама натянула ткань из старой палатки, так что я будто был в походе. У нас с ней было правило. Она оставляла торшер в проходной зажженным, а когда его тушила и зажигала свет в спальне, я мог выходить. Иногда торшер горел всю ночь, и я так и засыпал в палатке… Той ночью мама зажгла торшер и попросила меня уйти на кухню. Я помню, что тогда сильно заболел, у меня была температура и насморк, но я послушался, — мама сказала, что утром принесет лекарства.
Я увидел алый свет торшера в узком коридорчике. Под ногами чужая обувь, запах влаги, преющей кожи, старого линолеума. Обувница из разбухшей древесины, крючки на стене, тикающие часы на полке. Звук дождя за окнами.
Возбуждение.
Я был молод. Молод и неопытен. Не убивал два или три месяца, только переехал в новый город и мне срочно нужна была жертва. Она подходила. Как её звали? Луиза, Лиза? Не помню… Настоящего имени я и не знал никогда.
Муза спела мне песню, она сказала, что этот человек подходит под Правило.
— Было хреново и я заснул. Замотался в одеяло и свернулся калачиком на подушке. Когда проснулся, было ещё темно, я выглянул из палатки и заметил, что торшер погас. Значит, пора возвращаться в кровать, мама, верно, уже спит. — Продолжал рассказ Аоки.
Его голос оставался ровным и безэмоциональным, но я чувствовал бурю, бушующую внутри него. Рождение нового монстра не проходит тихо. Обязательно должен быть страшный ураган и…
— Гром ударил и закачалась люстра на потолке, — вспоминал он. — Пошатываясь, я дошел до спальни, света почему-то не было. Я щелкнул выключателем, но комната оказалась пуста. По полу были разбросаны подушки, одеяло сползло с постели. Обычно мама застилает новую простынь, но эта была вся смята, будто на ней кто-то прыгал. Так я тогда и подумал, — прыгал. Я пошел искать маму, оставалось лишь одно место, где она могла быть.
— Ванная, — сорвалось с моих сухих губ.
— Ванная, — повторил Аоки. — Дверь была приоткрыта, оттуда падала полоска света. Если бы мама принимала душ, она бы закрылась на замок, поэтому я дотянулся до ручки и дернул на себя. Там я и увидел…
Комната в мягком желтом свете. Рваные обои на стенах с отметками фломастеров и цветных карандашей, почему я тогда не придал этому значения⁈
Запах освежителя, старое зеркало за ширмой, кровать аккуратно заправлена. Дождь бьет в стекло так громко, что я почти не слышу пения Музы.
Женщина смотрит на меня красными глазами, её зрачки расширены, почти полностью закрыли радужку. Она смотрит прямо мне в лицо, но будто и не замечает. Взгляд просто проходит насквозь в пустоту. Стоял бы перед ней хоть Будда, выражение её глаз не поменялось бы. А я вижу то же самое внутри неё. Она — пустышка.
Слабое, безвольное существо, обременяющее своим присутствием и бытием мир. Любой, за кого она хватается, просто обязан тонуть вместе с ней.
Я не проверил, есть ли ещё кто-то в квартире, был слишком сосредоточен на своем желании. Не стал марать постель.
Я схватил её за плечи, грубо развернул и пережал горло. Было просто, она почти не сопротивлялась. С ними всегда так. Я держу её, а она вяло хрипит, лишь дергает ногами в судорогах. Скидывает одеяло и подушки, я спокоен, продолжаю душить, пока тело не обмякло.
Я снимаю с неё одежду, купленную в секонд хэнде. Аккуратно укладываю вещи на стул, нижнее белье прячу в шкафчик, везде должен быть порядок. Отнес её в ванну, положил так, как я люблю. Перед этим выключил лампу в комнате и торшер, не люблю лишний свет.
Было грязно, это я помню. Кран шипел и сотрясался, потом на её тело полилась желтая вода со ржавчиной. Ужасно. Пришлось спускать минут пять, пока вода не очистилась и не получилось сделать так, как положено.
Я убил ту женщину. 16 лет назад я убил её.
Аоки сглотнул тяжелый ком, потянулся и нервно прикурил следующую сигарету, прежде чем продолжить.
— Я увидел маму. Она лежала в ванне, абсолютно нагая, я видел её тонкую шею и правую грудь. Лицо было спокойным, глаза закрыты. Она будто спала. Её рука свисала через бортик, а ладонь мягко держал он. Он резал острым ножом её руку: от изгиба локтя и ниже, к запястью. Кровь стекала по белой коже вниз на кафель. Ровной тонкой полоской. И хоть я не
