Списывать свою неудачу на блох и недосып я, конечно, не буду. В данном случае матч я проиграл по собственной невнимательности, допустил те ошибки, которые не должен был допускать, а к концу и вовсе сник, растеряв весь боевой дух и желание бороться. Когда упускаешь свои шансы – сложно собраться. Не удалось мне этого сделать и в девяностом.
Следующий чемпионский цикл оказался и вовсе неудачным. Я проиграл в полуфинале Найджелу Шорту, у которого, как мне кажется, мог бы выиграть девять матчей из десяти. Как? Почему? Поначалу я повел в счете, одержав победу. Затем последовали ничьи, а потом на меня буквально затмение нашло. Я потерял способность считать варианты, не соображал практически ничего. Шорт одержал победу и должен был сражаться с Каспаровым за титул чемпиона мира. Однако именно в тот момент Гарри ополчился на Кампоманеса за ту давнюю аферу, которую тот провернул с обязательными отчислениями в ФИДЕ от участников матча. Кампоманес наотрез отказался менять правила, а Каспаров в ответ решил, что не станет играть матч под эгидой ФИДЕ. Организаторам чемпионского матча девяносто третьего года в Лондоне было совершенно все равно, как назвать турнир, пройдет он в рамках ФИДЕ или в рамках какой-то другой организации. Гарри выступил с инициативой основать Профессиональную шахматную ассоциацию, а Шорт, которому, конечно, не хотелось отдавать ФИДЕ двадцать процентов призовых, с удовольствием эту идею поддержал.
Они сыграли свой матч в Лондоне, а ФИДЕ, не желая уступать прихотям Каспарова, осенью провела свое первенство мира между мной и Яном Тимманом. Первую половину матча мы играли в Голландии, причем ездили по стране, как в свое время это делали Алехин и Эйве. Организация матча была довольно странной. Спонсоры оказались стесненными в средствах: тратили большие деньги на рекламу, обеспечивали бесплатный алкоголь в пресс-центре и ВИП-зонах, а потом обнаружили, что в бюджете не осталось ни доллара на призовые.
Вторую половину встречи мы должны были провести в Омане, но Кампоманес получил неожиданный отказ. Тогда он в короткие сроки договорился со своим приятелем – крупным индонезийским бизнесменом, и доигрывать матч мы отправились в Джакарту. В столице Индонезии мы расположились в прекрасной гостинице, построенной специально для международной конференции неприсоединившихся стран [28]. Играли в довольно обычном помещении, но самым большим его минусом оказалась стоящая рядом мечеть. Ежедневно через два часа после начала партии нас оглушало призывное пение муэдзина. Ничего не имею против ислама и мусульман, но любые громкие звуки – плохой союзник тому, кто пытается сосредоточиться.
В остальном к индонезийским условиям придраться было сложно. Хороший отель, чудесная еда. Возить личного повара на матчи с Тимманом необходимости не было. Ян всегда пользовался моим безграничным доверием и уважением и никогда не опустился бы до нечестной игры. В гостинице было несколько ресторанов французской, японской, итальянской кухни и круглосуточное кафе. Пища на любой самый изысканный вкус, но оказалось, что среди такого изобилия кому-то все же может чего-то не хватить. Моим тренером на матче был гроссмейстер Рональд Хэнли – шахматист, писатель, рассказчик, финансист, производитель шахматных видео и, как оказалось, типичный американец. Почему? Потому что в наивысший восторг во время поездки его привел увиденный в Джакарте «Макдоналдс». По окончании матча я в шутку спросил Рона, успел ли он посетить заведение. Оказалось, что даже неоднократно. Меня такая любовь к фастфуду, тем более при наличии в открытом доступе нормальной еды, удивляет несказанно. Сам я был в шедевре американской пищевой культуры лишь однажды в Париже, и больше меня туда почему-то не тянет.
В нашем матче с Яном я одержал победу и снова стал чемпионам мира по версии ФИДЕ, а Гарри одержал верх над Шортом и подтвердил свое звание в рамках ПША.
Интриги Линареса
Вскоре после этих событий я получил приглашение на ежегодный турнир в Линаресе, куда в конечном счете приехал в последний момент из-за конфликта, что случился годом ранее. Турнир в испанском Линаресе начали проводить в семьдесят девятом году, а уже в восьмидесятом его главным спонсором и организатором стал Луис Рентеро Суарес – владелец сети бакалейных магазинов. С его участием турнир постепенно превратился в соревнование сильнейших шахматистов мира. Я, в свою очередь, оказывал Луису всяческую поддержку по поддержанию уровня турнира. Всегда приезжал в Линарес и способствовал тому, чтобы в соревнованиях принимали участие именитые гроссмейстеры. Понятно, что присутствие чемпиона мира сразу поднимает турнир на новый уровень. Линарес в Испании известен не только шахматным турниром, но и школой тореадоров. Лучшие тореро вышли из этого города, а местная арена для корриды считается одной из лучших в стране. Практически любой уважающий себя испанец, особенно в те годы, когда до массового движения против боя быков было еще далеко, считал своим долгом привести дорогих гостей на арену и заразить своей любовью к искусству корриды.
Мне пытались неоднократно привить это чувство, но успеха не вышло. Я честно приходил несколько раз на трибуны, но мне показалось, что публика, гудящая во время действа, собралась наблюдать не за искусством тореадора, а за убийством быка. Это мое личное впечатление. Возможно, оно связано с принадлежностью к другой культуре, с отношением к корриде внутри нашей страны. Я знаю, что испанцы представят кипу аргументов в пользу того, что тавромахия – это великое искусство, не имеющее никакого отношения к жестокости. И когда их слушаешь – веришь, но любить корриду не получается все равно. Хотя никто не сможет разубедить меня в том, что тореро – отчаянные люди, профессионалы высокого класса и великолепные мастера своего дела. Когда цена малейшей ошибки – жизнь, это не может не вызывать удивления, восхищения и преклонения. Тем более я имел удовольствие лично убедиться в том, насколько тяжело и страшно находиться рядом с недружелюбно настроенным быком. Однажды в Линаресе участникам турнира предложили попробовать свои «тореадорские» силы в борьбе с молодыми бычками. Многие отказались, а я в числе других смельчаков решил рискнуть. Надо заметить, что, несмотря на присутствие рядом тореро и на четкие объяснения, каким образом надо держать капоте [29], чтобы рога быка оказались как можно дальше от твоего тела, испытанные ощущения приятными я назвать не могу. Даже очень молодой бык превосходит человека и массой, и силой, и размерами. Так что, как говорится, кесарю – кесарево. На арену пусть выходят тореадоры, а я предпочитаю место за шахматной доской.
Отношения с Луисом Рентеро за долгие годы проведения турниров у нас сложились самые добрые, и ничто не предвещало конфликта, который произошел в девяносто третьем. Приехав на турнир, я обнаружил, что срок закрытия перенесли на один день. Задержаться возможности не было – надо было присутствовать на важном заседании национальной Федерации. Я сказал об этом Рентеро, который сразу же представил меня своей помощнице, обещавшей организовать трансфер в аэропорт Мадрида тогда, когда это будет необходимо. Договорились с ней на конкретный день и время, заручились согласием предоставить микроавтобус, так как со мной уезжал мой тренер, а также шахматисты Иванчук с тренером и Белявский. Несколько раз милая женщина Роза подходила ко мне уточнить время отъезда, спрашивал, все ли в порядке, и сам Рентеро. Я лично, зная национальную способность испанцев забывать, опаздывать, задерживаться и все откладывать до завтра, напоминал о договоренностях и слышал в ответ заверения, что мне совершенно не о чем волноваться. Но все эти предосторожности, увы, не спасли. В назначенный ранний утренний час никакой микроавтобус за нами не явился. Немного подождав и ничего не дождавшись, я разбудил Розу телефонным звонком. Женщина недовольно буркнула:
