дне…
Выходит первой. Я — следом. Смотрит в дверь, пока я прижимаю к ней карту.
Не благодарит и даже взгляд не бросает, когда открываю.
Делает всё, чтобы не сомневался — только потому, что заставляю. Только потому.
И еще, наверное, думает: совсем немного и ему пиздец. Во второй раз точно сядет.
Я задерживаюсь, а она проходит прямо к спальне.
Клокочет внутри из-за этой показательной механики.
Придурок я, конечно. Думал… Разбирался… Верил в то, что дело в нас. А она просто искала покровителя себе. Нашла.
Но я и его снесу, и ее вместе с ним.
Сейчас не работает уже даже здравый смысл, который тормозил поначалу, когда крышу тоже рвало. Мы же родители. Ради Сафие и при Сафие — никаких ссор, никаких выяснений, никаких унижений. Никогда.
Я думал, на Сафие и справимся. В итоге…
Я лучше матери, чем Айлин, не встречал. В эту ее ипостась тоже по уши. Меня до мурашек пробрало, как она умеет с дочерью. Сказала, что я тоже научусь, но… Да вряд ли. Она для нее навсегда останется самой лучшей. И я даже ревновать не могу. Смотрел бы днями напролет.
Это раньше. А сейчас… Она же меня исключает. И себя, и ребенка моего — Буткевичу.
Слышу звук разъезжающейся молнии. Отталкиваюсь и иду следом.
Айлин стоит лицом к кровати. Смотрит на нее так же, как на меня. Пусто.
Спина голая. Ткань разъехалась. На покрывале — дебильная смазка. Готовится.
Тело горит, мысли вдребезги. Подхожу. Кладу ладони на бедра. Поглаживаю, проверяя. Чувствую дрожь.
А раньше-то как прятала отвращение, ханым? Поделишься?
Подаюсь вперед, прижимаюсь губами к голой шее. Дрожь усиливается, а потом щелчок — и все. Я чувствую, когда она уходит. Оставляет тело. Его еби. А душу…
Душа другому, извините.
Интересно, а это она придумала, как в этот раз меня слить, или все же он?
Жму сильно. Даже, возможно, болезненно. Еду ладонями вверх по ткани. Цепляюсь за нее. Стискиваю грудь. Соски стоят, но она ничего не чувствует, я знаю. Прикусываю подбородок.
Сука, как я хочу отмотать…
Сжать скулы, развернуть. Толкнуться языком и почувствовать отдачу.
Ошибаться хочу.
Туда, где мы дрались, но дрались. Или вообще не так. Чтобы с самого начала не так. Чтобы во мне не было гордости, а в ней вдруг оказалось ровно столько любви, сколько она говорила.
Орать хочется.
И сдохнуть.
Отрываюсь от кожи. Берусь за собачку и веду по молнии вверх.
Гибкое тело каменеет. Айлин дышать перестает. А я усмехаюсь.
Секса сегодня не будет, прости. Не нравится мне быть насильником.
Отступаю, она оглядывается. Хмурится, в глазах — сомнение.
Общее, кроме дочери, у нас одно: мы друг другу одинаково не доверяем.
Глава 32
Айдар
— Что не так?
Айлин спрашивает, вместе с этим обвиняя, а из меня в ответ летит ядовитая полуправда:
— Настроения нет. Слезы в глазах не вставляют. — Пожимаю плечами. Усмехаюсь, когда женский взгляд слетает вниз.
Да, Айка. Не ошиблась. Там — стояк. Только чтобы трахать тебя, мне нужно больше, чем по-животному хотеть.
И меньше ненавидеть. Не так яростно, как сейчас.
— Сядь.
Киваю на кресло. Она щетинится:
— Зачем?
— Поболтаем.
Сжимает губы.
— Нам не о чем.
Усмехаюсь.
— Как это не о чем? Будущее обсудим.
Вспоминаю фотки, где она со своим придурком на парковке. Потом — как выходит через ебаных сорок минут. Голова опущена. К машине двигает…
Языки пламени лижут внутренности, доставляя адскую боль, но я ее почти не чувствую. Я и сам сейчас как пламя. Чистая боль.
Айлин колеблется, но спорить не рискует. Интересно, как выбирает, в чем быть покорной, а в чем нет?
Разворачивается и идет к креслу, расположенному за столом.
Сегодня он не накрыт. Ни шампанского, ни фруктов. Я понял, что не в тему.
Бывшая жена садится на кресло. Спину держит ровно. Ладони ложатся на колени и сжимают через ткань. Меня всегда поражало, насколько в ней сбалансированы изящество, скромность и сексуальность. Невозможно не хотеть. Не влюбиться тоже.
Смаргиваю, силой отдирая себя от ее тонких кистей. Поднимаюсь по силуэту к шее. По ней ползу до подбородка и выше до глаз.
Она смотрит в сторону. Я знаю, что бешу ее, нависая, но Айлин молчит.
Действительно, к чему уже словесные перепалки?
Интересно, а если бы я приехал и сказал, что просто хочу ее себе, забив на всё, она снова быстро предала бы?
Через сколько? Полгода? Год? Как? Что стало бы поводом? Что ж за натура-то такая?
Напоминаю себе, что посрать уже. Я пригласил ее даже не для честности. Сегодня у нас допрос. Я должен окончательно во всем убедиться.
Впечатываю:
— Я хочу, чтобы ты сказала Сафие, что я — ее отец.
Айка тормозит взглядом на стене. Комната звенит напряжением и тишиной. Мое терпение натягивается канатами. Ниточки по одной лопаются.
Будто издеваясь, Айлин медленно поворачивает голову. Смотрит на меня с неприкрытой ненавистью.
Раньше думал, ей виднее, когда. Верил, что за дочку нашу волнуется. Как бы там ни было, к такому ребенка нужно подготовить. А теперь мысли другие: нахуя дочке меня отцом представлять, если завтра отцом представят какого-то Алексея, правильно?
— Она не готова.
Айка выдыхает. Я улыбаюсь в ответ.
Опускаю голову, мотаю. Какой же я идиот по ее мнению…
— Что смешного? — Нервничает.
Знала бы ты, как нервничаю я.
— Отмазки смешные, Айлин. — Возвращаю взгляд к лицу. Кроет еще сильнее, потому что я слишком ясно вижу их сходство с Сафие. И то, насколько идеально мы с ней в дочери слились.
— Это не отмазки. — Фарфоровые щеки вспыхивают. Я ловлю свою микро-дозу. Опять усмехаюсь. Нервирую. — И не нависай. Пожалуйста. — Просьбу из себя моя королева еле выталкивает.
Но я, тем не менее, слушаюсь. Присаживаюсь на край кровати, на которой, мне казалось, мы не просто трахались, а реально друг друга любили.
Меня тобой так размазало, Айлин. Ты бы знала, что творишь…
Упираюсь локтями в колени. Смотрю на нее. Кожа яркими-яркими пятнами. Как можно быть одновременно такой трусихой и творить такую дичь, Ручеек?
Айка делает глубокий вдох, смотрит на мои руки. Собравшись, вскидывает взгляд. Ловлю его.
Он чуть живой. Вау. Чем заслужил?
— Я хочу свободы, Айдар.
Честно говоря, я не ожидал. Внешне — вскидываю брови в удивлении. Внутри… Обвал конструкции.
А если дам, то что? Пожалеешь меня?
— Какой свободы? У нас ребенок общий. И я по-прежнему хочу, чтобы Сафие жила рядом со мной.
Не даю ни себе
