Попустит. Не готов. Потом понял — нихуя.
Моя дофаминовая лавочка прикрыта. И она дверью то ли прищемила меня, то ли пол тела снова оттяпала за то, что умудрился расслабиться.
Айка видит меня, тормозит. Хмурится… А мне зачем-то нужны ее эмоции. Понять хочу. Или не хочу.
Во взгляде — удивление, а может быть и испуг, но она моргает и сразу ноль эмоций. Я понимаю, что делает. Теперь она меня наказывает.
Взрывает изнутри.
Я продолжаю ее люто ненавидеть. Теперь — за то, что подсадила, а потом оборвала. Огнем горю. Убивать готов за новую дозу. Дай мне. Дай мне себя.
Так же щедро, как давала. Дальше ломая стены.
Ты же все, считай, снесла… С первого же раза мой план по пизде. С пола на руки и отчаянно сильно любить. Зачем-то спросить то, что пять лет жрет… Кресло в стену. Выйти покупить. И думать: как жить, одновременно любя тебя и ненавидя нас за ничтожность? Мужчину, готового принудить, и женщину, не знающую себе цену.
Ты так щедро себя давала. Я думал, всю. Пьянел и с ума сходил, потому что не верил, что снова так будет. Но ты скажешь что-то, посмотришь — весь воздух из легких и я на лопатках.
Нет к тебе доверия. Нет на тебя планов. Но, сука, все же на самом деле есть.
Хотел съебать нас отсюда. Всю грязь оставить. Тебя забрать. Сафие — всё лучшее. Нам — что-то новое.
Ты наглела — тебе всё и сразу нужно. Вслух причем. А сразу и всё я дать не готов. Или был. Или никогда не дам.
Сейчас вот ясно, что никогда. Второе предательство — это слишком, Айлин.
И в ход бы план Б пустить. Я же хитросделанная гнида, у меня всегда должен быть план Б. Жестокий. Уничтожительный, как и обещал.
А с тобой его нет.
Как нет и возможности залезть в голову. Когда, сука, так сильно надо…
Потому что верить не хочу. Всё знаю уже, а верить не хочу.
Айка вспыхивает раздражением и какой-то неповторимой гордыней. Сжимает плечи сильнее и ускоряется.
— Меня не нужно встречать. — Шипит коброй, подойдя. Я вижу, что трясет. То ли от злости, то ли от отвращения.
Раньше подумал бы — первое. Сейчас ставлю на второе. Грудь жрет ржавчиной. Внутри — ебаное пламя.
Сука ты, конечно, любовь моя. Сука.
Второй раз уничтожаешь. Только я тогда не ожидал. А сейчас… Да ждал наверное, наоборот.
— Или ты не меня? — Айка спрашивает, вздергивая подбородок, мой взгляд соскальзывает на тонкую шею. Иногда придушить хочется. А потом вспоминаю, как языком по солоновато-сладкой коже… Как ее сердце быстро билось. Как постанывала подо мной. Как с шипением испарялся мой страх. Неужели играла? Неужели всё это время?
Что ж за ведьма мне попалась? Два раза на дно затянула, потом за горло и держать.
— А вдруг не туда завернешь? — спрашиваю, смотря в ненавидяще-безразличные глаза. Только все тот же многоуважаемый Аллах знает, насколько я нихуя не шучу. Айка бледнеет. Дыхание частит. Ноздри трепещут.
Считываю это, как признание.
Выстрел в сердце.
Правды боишься? Рано разоблачать? Я все понять должен когда? При передаче взятки, снова видя, как уже не в мой кабинет заходит опергруппа?
— Здесь у меня никого больше нет, — Айка делает ударение на первом слове. Я хмыкаю, хоть и не смешно вообще.
Да уж. Верность — не ваш конек, Айлин-ханум. К сожалению.
Протягиваю руку, она на нее долго смотрит, а потом дергает головой в сторону. Обходит. В одиночестве к лифтам.
Вслед смотрю.
Она вызывает во мне бурю. Всегда вызывала. Возможно, и будет всегда. Мне кажется, что в слегка согнутой спине и походке я чувствую надлом. Но это, скорее всего, тоже игра.
Я знаю, что хуево начал. Как мудак, да. Исправиться ты не дала. Что ж.
Иду следом, сжимаю-разжимаю кулаки.
Я приехал сюда с одной целью, обозначенной двумя именами: Айлин и Сафие Салмановы. Думал, это будет быстро, но Айка тянула.
Ей то страшно, то еще страшнее. Сначала давил, потом перестал. Щелкнуло. Не могу я так бесконечно. Да и не действует. Я не загнать ее хотел, а себе с потрохами. И самому отойти.
Перестал настаивать на том, чтобы поскорее представила отцом Сафие. Про переезд вбросил и ждал.
Параллельно — дела нашел, ну или дела нашли меня. Миллер мне пытался продать мордой всё вплоть до собаки из своего питомника и старшей дочери. А заинтересовал только участком у реки.
Да и то… Сказала бы мне Айка — едем, нахуй мне тот участок уже. Другому поручил бы. Договоримся — хорошо, комплекс сделаем. Будем с Сафие приезжать, чтобы вспоминала, где жила совсем маленькой.
Но Айка тянула. И я «развлекался».
Только с неоправданно высокими рисками я не работаю никогда. Еще на этапе намеков на цену решения горсовета о выделении участка понял, что спрыгиваю. Но Миллеру не сказал. Он меня с людьми нужными все сводил и сводил.
А я наблюдал. Интересно это все, конечно. Так грязно, что аж страшно. Не хочу я своих здесь оставлять.
И мне казалось, что мы с Айкой все ближе к решению, я его пальцами чувствовал, как жар ее кожи, а потом все резко оборвалось.
Миллер стал поощрять настойчивей, Айка ушла в глухую оборону.
Мне нужно было понять. Разобраться.
И как-то все резко сложилось, разом прихлопнув. Когда-то между нами всё было на доверии. В этот раз не смог бы. Человека приставил. Следил пару дней. Этого оказалось достаточно.
Я поставил ей условие прекратить общение с этим пацаном. А вместо этого она гоняет к нему на квартиру. К сыну Буткевича, который на этот участок десять лет смотрит, но в довесок дочку ему почему-то не предлагают… К крестнику областного прокурора…
Снова вмазала сильнее, чем вмазал я.
Не понимаю, как у нее так получается.
Не знаю, зачем после этого к себе зову.
В тишине едем вверх в кабине лифта.
Айка смотрит в зеркало перед собой. Я — на нее. Ощупываю кожу. Тяну носом запах. Ревную ее отчаянно. Все это время ревновал. Сам удивлялся, она вроде же всем своим видом показывала, что я у нее один, но, видимо, чуйка.
Даже зная, что предательница, не могу не относиться, как к своей.
И задевает меня больше то, что с ним, а не то, что готова меня за решетку, чтобы под ногами не мешался. Опять.
Кабина на скорости несется вверх, но мы-то остаемся на
