туда чуть не попали в засаду. К счастью, встречный путник (он был из местных рабов) предупредил нас об опасности, но мы все равно были обнаружены. За нами началась погоня. Поначалу нам удалось оторваться от преследователей (их было не меньше полусотни), но наши кони были измучены, а луканцы меняли своих лошадей в каждом заезжем дворе. Чтобы замести следы, мы решили разделиться на четыре группы, договорившись встретиться в лесу у Луканского озера, где еще раньше у нас была стоянка с припрятанным запасом зерна. Так мы остались вчетвером. Сатир, который, как ты знаешь, раньше служил у письмоносцев, исходив вдоль и поперек почти всю Италию, хорошо знал окрестные места. Он привел нас к ручью, по которому мы, не оставляя следов, благополучно добрались до озера. Но товарищи наши так и не появились в условленном месте. Ожидая их, мы провели в лесу три дня, потом рискнули идти на север, чтобы выйти к какому-нибудь приморскому городу и, продав лошадей, отправиться морем в Грецию. В одном селении мы остановились на ночлег, и там до нас дошли первые слухи о мятежах рабов в Сицилии. Мы немного воспрянули духом и стали уже размышлять о том, не переправиться ли нам на остров, чтобы примкнуть к восставшим. Но мы еще толком не знали, насколько серьезно там все происходящее. Неожиданно судьба свела нас с луканскими пастухами, гнавшими большое стадо на апулийские пастбища. Они нуждались в помощниках. Старший пастух посулил нам неплохую плату, если мы присоединимся к ним. Нас соблазнила возможность заработать немного денег. Нужно было сменить потрепанную одежду, словом, привести себя в порядок, чтобы не походить на бродяг-оборванцев, когда нам придется путешествовать к Сицилии…
– А что? Мы неплохо провели время в Апулии, – перебил товарища Астианакс, подвешивая над огнем костра медный котелок с водой.
– Еще бы! – сказал Багиен, подмигнув Мемнону. – Этот баловень Ардуины, или, точнее, италийской Венеры, покорил сердце одной из самых хорошеньких апулийских пастушек и очень огорчился, когда ему пришлось с ней расстаться.
– Старшина пастухов, как потом выяснилось, ничего не собирался нам платить, – продолжил рассказ Сатир. – Моему вранью о том, что я бедный сабинянин, продавший за долги свое имение и оставшийся без средств к существованию с тремя рабами-галлами, он с самого начала не поверил. Когда мы потребовали расчет, он с наглостью заявил, что денег у него нет, и посоветовал нам убираться подобру-поздорову, иначе он позовет пастухов, которые нас свяжут и выдадут властям как разбойников…
– Мерзавец говорил это, разъезжая перед нами верхом на лошади, в то время как мы вот так же, как теперь, разводили костер, чтобы приготовить себе ужин, – подхватил Астианакс. – Остальные пастухи были в сговоре со старшиной и стояли толпой неподалеку, готовые в любой момент наброситься на нас…
– Но не успели, потому что мы оказались проворнее, сдернув старшину с коня и пригрозив сбежавшимся на его вопли пастухам, что перережем ему глотку, если не получим заработанные денежки, – снова вмешался Астианакс, весело ухмыляясь.
– Мы поступили так же, как в заезжем дворе близ Формий, когда взяли в заложники хозяина двора, – заметил Багиен.
– Старшину мы отпустили невредимым, только отобрали у него коня, а пастухи, следовавшие за нами в отдалении, хотя и пытались потом нас догнать, вскоре отстали, – добавил Астианакс.
– Короче говоря, мы поняли, что настала пора уносить из Италии ноги, или, точнее, копыта наших лошадей, отъевшихся на апулийских пастбищах, – продолжал рассказывать Сатир. – Мы направились в Бруттий и там вскоре узнали, что восстание в Сицилии разгорелось не на шутку. Как говорили в городских тавернах, рабы уже разбили римского претора под Гераклеей, и дела его стали совсем плохи. Посоветовавшись, мы продали своих лошадей и хорошо приоделись, чтобы выглядеть свободнорожденными гражданами. Только свои бороды, отпущенные во время пребывания в Апулии, мы решили оставить, опасаясь, что без них кто-нибудь из римлян распознает в нас знаменитых бойцов ланисты Аврелия. В Локрах Эпизефирийских мы устроились на корабль, следовавший в Каллиполь. В тот же день, поздно вечером, прибыли в гавань Каллиполя и сошли с корабля на сицилийскую землю. Сначала пошли по дороге, которая тянулась вдоль берега моря, но от встречных путников нам стало известно, что под Тавромением стоит лагерь римского претора, который собирает войско для похода против мятежников, осадивших Моргантину, а по всей округе разъезжают конные отряды в поисках беглых рабов. Чтобы избежать встречи с карателями, мы сочли за благо свернуть на плохо наезженную дорогу, ведущую в сторону горы Этны…
– Поскорее бы схватиться с ними! – воскликнул ожесточенно Багиен. – У меня руки зудят.
В это время к сидевшим у костра подъехал всадник.
– Кто из вас Мемнон? – спросил он.
– Я, – ответил александриец.
– Сальвий зовет тебя принять участие в военном совете.
Глава двенадцатая
Сражение под Моргантиной. – Сальвий Трифон
На закате прискакал в лагерь начальник конницы Мисаген, которого Сальвий еще накануне послал на разведку в сторону Леонтин, откуда он ожидал появления войска претора, который уже много дней собирал солдат в Тавромении.
Мисаген сообщил о подходе к Леонтинам по меньшей мере десяти тысяч солдат из сицилийцев и италиков.
– Если претор выступит от Леонтин завтра на рассвете, то в час пополудни он уже будет здесь, – предупредил он.
– Ну что ж, это хорошо, – сказал Сальвий. – А то мы уже стосковались по этому взяточнику… Так ты говоришь, что у него не меньше десяти тысяч войска? – обратился он к Мисагену.
– Я послал вперед нескольких всадников, чтобы они получше рассмотрели, сколько солдат и как они вооружены, – сказал Мисаген. – Они вернулись и сообщили, что видели врагов на подходе к реке, насчитав восемь когорт италийцев и еще больше сицилийцев.
Сальвий созвал на совет стратегов и всех прочих командиров, не забыв и о Мемноне, хотя тот еще не вступил в командование над двумя сотнями всадников, которых Сальвий собирался отправить к Афиниону под Лилибей.
– Где дадим сражение римскому претору? – спросил латинянин, обращаясь к собравшимся. – Двинемся ему навстречу или будем ждать нападения здесь, под Моргантиной?
Терамен, а за ним и Диоксен высказались за то, чтобы сражаться у Моргантины и в случае неудачи отступить в укрепленные лагеря, где можно будет привести в порядок расстроенные части, и снова двинуться на врага.
– А что ты посоветуешь нам, храбрый Мемнон? – обратился Сальвий к александрийцу, который скромно помалкивал, стоя среди командиров, возглавлявших крупные отряды.
Вопрос был для Мемнона неожиданным, но он тут же изложил свое мнение относительно предстоящего сражения.
– Я сейчас вспомнил о том, как под Капуей Минуций разгромил римлян, которые допустили оплошность, бросившись на нас вверх по холму. Надо сказать, Минуций показал себя тогда превосходным военачальником. Лукулл располагал пятью тысячами хорошо вооруженных воинов. У Минуция же было всего три с половиной тысячи бойцов, из которых только треть имела оружие, пригодное для серьезного боя. И все же он одержал победу, потому что построил свое войско перед битвой на склоне высокого холма. Выгоды позиции сказались в самом начале сражения. Наши легковооруженные получили возможность в полной мере использовать метательное оружие. Они обрушили на наступавших тесным строем врагов град камней и дротиков через головы стоящих впереди товарищей в тяжелом вооружении. Поэтому римляне понесли большие потери еще до того, как сошлись с нашими основными силами…
– Но что же ты предлагаешь? – нетерпеливо спросил Диоксен.
– Следуя примеру Минуция, мы можем встретить врага на склоне горы между главным лагерем и обращенными к северу воротами Моргантины.
– А как же наш лагерь? – удивленно воскликнул Френтан. – Ты предлагаешь отдать его врагу вместе со всем обозом?
– Придется всем этим пожертвовать. Лагерь можно будет оставить с боем, чтобы создать у претора впечатление, что его появление явилось для нас полной неожиданностью. Тогда нам легче будет навязать сражение римлянину, воодушевленному первоначальной удачей, на выгодной для нас позиции. Если одолеем врага, вернем и лагерь, и обоз. Если же нас постигнет неудача, укроемся в лагерях Терамена и Диоксена.
– Ты, наверное,
