и нельзя кричать от боли — всё стиснуто ледяным холодом — и только подобие хрипа вырывалось из глотки.
Вдруг — словно ослепительная вспышка, словно беззвучный взрыв — явился чёрный бог в развевающемся плаще; волосы его взметались от незаконченного движения, зелень венка просвечивала в них; ноздри трепетали, глаза светились радостью и торжествующей молодостью.
— Шакалы собрались полакомиться подранком, — сказал он с издёвкой. — Вонючая нежить… Пшёл!
Чёрное, мохнатое, оскаленное, с козлино-свиной мордой пятно у моих ног безобразно сжалось, захрюкало и взъерепенилось, зашевелило омерзительными когтистыми клешнями.
Улыбка ярости обожгла губы Гермеса. С тихим смехом он поднял кадуце́й — жезл, перевитый двумя змеями — замахнулся — и чёрная мерзость мгновенно испарилась, как чернильное пятно, смытое со стекла холодной водой.
Сияющий бог обернулся ко мне:
— О, как они мне надоели! — в сердцах сказал он и глянул на дверь с презрительной усмешкой. — О́хлос! Представляю, какую чушь он тут вам бормотал:
— Почему вы оставили меня? — спросил я, чувствуя накипающие слёзы.
— Бросьте, бросьте, мой милый. Что это вы говорите! Вы книгу написали?
— Написал, — отвечал я, кутаясь в одеяло.
— Тогда к чему эти упрёки, дружище?
— Ах, книга это всё не то, не то…
Он помолчал, а потом вздохнул как-то удивительно тепло:
— Вы скучали по Мне?
— О да, да!
— Бедный друг мой… А ведь нам придётся…
— Что?
— Ничего, — сочувственно глядя на меня, он уселся на соседний стул. — Ну-ка взбодритесь! Что грустить? Бросьте, давайте-ка лучше пустим пыль напоследок, чтобы все вздрогнули! Ну, развеселитесь! Всё это покажется немного тревожным, но зато будет что вспомнить, уж я вам обещаю.
— О чём вы?
— Пора прощаться, мой друг. Пора прощаться.
— С чем? С кем?
— Со всем! — резко ответил он. — Со старым миром. Со старой жизнью.
— Но зачем? Я ничего и никого не хочу оставлять.
— Ах, если бы дело было в вашем или Моём желании! Мы вынуждены подчиняться обстоятельствам, которые сильнее нас. Я Судьбу имею в виду. Могучую Участь… Ну же, Август! Хватит ребячиться. Поднимайтесь, идёмте; всё будет очень весело или, по меньшей мере, занятно. Вы хотите узнать смысл всего произошедшего?
— О да!
— Вы не хотите оставаться один на один с этой мразью, которая сейчас испарилась отсюда?
— Нет!
— Тогда вам придётся поработать. Я проведу вас невидимыми путями вне прошлого и будущего, и только тогда вы поймёте. Достаточно многое поймёте, чтобы у вас открылись глаза. Не одевайтесь, мы будем там, где вам не придётся стесняться наготы. Вы готовы?
— Да!
— Возьмите мою руку.
Она была горячая, как огонь.
Бог взмахнул кадуцеем и…
Мелькнул Кремль, Старый Город.
Пространство перевернулось, точно мы метнулись в одну сторону, а время — в противоположную. Город сорвало прочь, словно измятую газету, подхваченную ветром с прибрежного песка.
И вдруг глаза ослепли, точно от беззвучного взрыва.
Мы стояли на твёрдой земле.
Первое ощущение было — жаркий слепящий блеск солнца. Каменистая пустыня, потрескавшаяся и сухая, горела безмолвием.
Словно земля Илиона.
Когда глаза привыкли к яркому свету, я с удивлением увидел прямо перед собой остатки недавнего костра. Кому пришло в голову разжигать огонь в таком пекле? А между тем костёр горел, казалось, всего несколько часов назад, и пламя было сильным — земля будто оплавилась от жара.
Рядом с этим странным открытым очагом стояли две глиняных амфоры.
Я обратился к своему грозному спутнику.
Какой торжественной и тревожной красоты был он исполнен, — словно грозовое облако, сверкающее синими молниями!
Играл, под волнами призрачного ветра, прозрачный плащ. И глаза его были неопределённого цвета. То они казались небесно-голубыми, то изумрудными, то мерцали искрами янтаря, а иногда превращались в чёрные бездонные колодцы, через которые глядела на тебя Преисподняя.
Несмотря на победоносную вечную молодость, веяло от него немыслимой древностью, как от заросшей землёю и травой архаичной статуи на развалинах древнего святилища; казалось — рядом стоял живой ископаемый ящер. А в чёрных блестящих кудрях дразнил контрастом свежий венок узорчатого сельдерея.
Молодость!
Сила…
Гермес.
— Что это? — спросил я, кивая на обожжённый очаг.
— Это ваш погребальный костёр. Видите кости? Это ваши кости.
— Как это может быть? — крикнул я в ужасе.
— Вы помните, как в прошлом мае жгли рукописи в саду?
И вспомнил я, вспомнил, как почудились мне тогда — выжженная солнцем долина и блеск песчинок, и кострище с полусожжённым трупом.
— Не медлите. Возьмите амфору с вином и омывайте прах.
Онемевшими руками я достал из пустой амфоры кусок холста, расстелил его на земле, потом взял амфору с алым вином и стал омывать кости и складывать их на ткань.
Когда всё было собрано, я вылил остатки вина, бросил амфору в угли, завернул холст и опустил кости в урну, — в пустой кувшин.
— Возьмите глиняную крышку и плотно закройте.
Я выполнил приказание.
— Берите прах. Подойдите ко мне. Держите руку.
Взмах кадуцея.
Снова серый поток — полёт вне времени.
Как бы мгновенная потеря сознания.
Я очнулся от холода. Вокруг был ледяной мрак. Призрачный свет, размытый, как в утренние сумерки, рассеивал мглу.
Мы стояли на низком берегу, чуть ниже начиналась широкая полоса белого песка, а дальше — огромный чёрный поток, овеваемый белыми тенями духов — зловещая подземная Река.
Если бы не смертельный холод и призраки, её можно было бы принять за обычную реку. На песке темнели пятна водорослей, доски, кажется — остатки какой-то лодки, обломки глиняной посуды, заступ, от времени позеленевший, с мелкими известняковыми кристаллами на ручке и бронзе.
— Выройте яму в земле, чтобы можно было поставить амфору. Возьмите хоть вот этот заступ.
Земля была достаточно податливой, перемешанной с песком. Вскоре яма была готова.
— Опускайте урну. Засыпьте землёй.
Я выполнил приказ и отбросил заступ. На земле остался маленький холмик на месте, где погребена была амфора.
— Идёмте к Реке, — сказал Гермес.
Он улыбнулся обольстительной демонской улыбкой:
— Вспомните свою жизнь.
Я вспомнил. Это было жутковатое ощущение: в одну секунду просмотреть всё прожитое. Как будто перед глазами с огромной скоростью пролетела цветная киноплёнка, или я пролистнул книгу. Но обычно, когда листы бегут в пальцах — текст прочитать невозможно. А здесь я понимал всё.
— Невесёлое зрелище? — усмехнулся провожатый.
— Похвалиться нечем…
— Отныне со всем этим покончено. Ступайте в Реку.
— Но…
— Не думайте о мифах и ничего не говорите. Идите спокойно, остановитесь, когда вода дойдёт до пояса. Не бойтесь. Сначала будет очень холодно, но вы не смущайтесь, идите быстро, потом всё пройдёт.
Я вошёл в чёрную воду, погружаясь в неё, как в глыбу льда, потом показалось, что всё тело горит огнём.
