слабости и иллюзии патриархального крестьянства, ту самую «мягкотелость патриархальной деревни» и «незрелость мечтательности», о которой В. И. Ленин писал в статье «Толстой как зеркало русской революции»: «Вся прошлая жизнь крестьянства научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы. В нашей революции [1905 г.] меньшая часть крестьянства действительно боролась… Большая часть крестьянства плакала и молилась, резонерствовала и мечтала…»[475].
Связь некоторых сторон образа героя волшебной сказки с идеологическими слабостями известной части крестьянства феодально-крепостнической эпохи несомненна. Образ запечника, или дурачка, в позднейших сказочных вариантах, правда, имеет тенденцию преодолеть пассивность. Но в рамках волшебной сказки с характерным для нее вмешательством чудесного в жизнь человека, со счастливым разрешением сказочных конфликтов волшебными средствами полное преодоление пассивности, конечно, невозможно. С одной стороны, вносится реалистическая мотивировка поступков Иванушки-дурачка, он становится более активным, приближаясь к герою новеллистической сказки. С другой стороны, появляется ироническое отношение к нему. В сказке «По щучьему велению», например, пассивность Емели-дурака изображается юмористически. Здесь наблюдается тенденция развития сказки в анекдот. Лучшие варианты русских сказок об Иванушке-дурачке отличаются юмором, поднимающимся и над ограниченностью эгоистического «плоского» рассудка старших братьев героя и над фаталистической инертностью его самого.
Не следует забывать, что волшебная сказка, возникшая в определенную эпоху, на определенной идеологической почве, не отражает всех сторон народного, или точнее крестьянского, мировоззрения на протяжении его развития. Бытовая сказка, отражающая другие стороны народного мировоззрения, ставит на место пассивного героя активного, часто называя его также Иванушкой-дурачком. Герой бытовой сказки тоже социально обездоленный, но он борется против угнетателей — барина, попа, злого царя, генерала.
В волшебной сказке более активный персонаж, чем запечник, — Иван-царевич. Этот образ наделен героическими чертами, и те сказки, в которых он обычно фигурирует (№ 551–550, 300), близки к героическому эпосу. Но и героический эпос, прославляющий активного героя, — плод творчества крестьянской массы.
3
Итак, мы установили, что образ «низкого» героя имеет социально-бытовую основу и дополнен чертами мифологического происхождения. Ряд особенностей этого образа, внешне сближающих его с некоторыми образами первобытных мифов, шаманских сказаний, христианских легенд, находит объяснение в первобытных образах и верованиях. Зола и сажа, плохая одежда — средство ввести в заблуждение злых духов, которые могут не обратить внимание на грязного и дурно одетого человека и оставят его в покое. В календарном и свадебном обрядах у некоторых народов существовал обычай обсыпаться золой[476]. Интересно, что зола употребляется в народной медицине как средство от парши. Печь, у которой возится Золушка и на которой лежит запечник, напоминает о связи очага с культом предков[477]. Вместе с тем сидеть за печью или в золе считалось унижением. Так, например, Одиссей (песня XVII) садится в пепел, чтобы подчеркнуть свое униженное положение. Хотя связь «низкого» героя с золой и печью имеет социально-бытовую основу, в сказку могли быть внесены дополнительные оттенки, основанные на представлении об очаге как объекте семейного культа.
Этнографические материалы содержат множество примеров сакрализации уродств и болезней. В сказках культурно отсталых народов невзрачная внешность героя часто сочетается с магическим уродством («человек без туловища» — в мальгашской сказке). Вступление в контакт с духами, приобретение духов-покровителей, получение от них магической силы, всякого рода «посвящения» и «откровения» в мифах и легендах первобытных народов чаще всего связаны с «временным безумием»[478]. Экстаз, нервная экзальтация и безумие присущи шаманам[479]. Признаками шаманского призвания в легендах о шаманах и в их быту является также неподвижность, кажущаяся незаинтересованность в окружающем — состояние своеобразного столбняка. Лень и неподвижность в таких случаях часто сочетаются с неопрятностью. Отказ умываться и стричься представляет иногда необходимый ритуальный момент в подготовке к посвящению.
В условиях господства шаманизма, иными словами — в рамках первобытного мифологического мировоззрения, в соответствии с которым якобы существуют активные силы вне человека, а его удача — результат благоволения духов или действия магических сил, самое представление о героике сильно окрашивается шаманистско-мифологическими образами. Шаманские легенды индейцев североамериканских прерий и волшебно-героические сказки, в том числе сказки о бедном сиротке — «грязном парне», имеют точки соприкосновения.
Приведем несколько примеров. В легенде арапахо[480] рассказывается о брате великого вождя — человеке необычайно ленивом и неопрятном. Он был настолько ленив, что не заботился даже о себе. «Народ привык смеяться над безумием младшего брата вождя». Его всячески пытаются извести, но это не удается. Вождь, которого оскорбляет вид брата, покидает его на охоте, заставив отгонять мух от туши буйвола. Когда через несколько лет в лес пришли люди, они нашли его на прежнем месте. После троекратной просьбы он согласился вернуться в селение и стать вождем вместо брата.
В варианте той же легенды[481] младший брат вождя так ленив, что не хочет ни причесываться, ни мыться. Старший брат пытается от него отделаться, но безуспешно. Однажды герой спасает вождя от гибели.
В другой легенде арапахо из четырех братьев два средних ленивы, неопрятны, лица их грязны, «хотя они и в возрасте». После различных приключений они женятся на небесных девах.
В легенде индейцев-воронов[482] рассказывается о юноше, который «жил с отцом, ничего не делал. Утром он вставал, когда солнце было высоко, и после завтрака ложился снова». Отец бил сына, но ничего не мог с ним поделать. Когда он однажды воскликнул, что никто никогда не придет к нему есть пищу, добытую сыном, юноша поднялся, взял у матери оленьи рога и шкуру, надел их и, обманув таким образом оленей, убил одного из них и принес домой мясо. После этого он опять лег, пока отец в отчаянии не воскликнул, что никто не будет рассказывать, как его сын достал для родичей лошадей. Сын приводит лошадей. Отец жалуется, что никто не придет смотреть на сына. Юноша достает белого коня, воинский наряд, головной убор с перьями и одерживает победу над врагами. Девушка из лагеря противника приходит к нему, чтоб стать его женой.
В другой легенде воронов[483] говорится о юноше, который не участвует в походах, поэтому отец стыдится его. Юноша уходит в лес, превращается в койота (магическое, ритуальное превращение), в таком виде одерживает победу над враждебным племенем, захватывает дочь его вождя. В заключение он упрекает тех, кто над ним смеялся.
В индейских сказках о сиротке — «грязном парне» часто изображается, как герой вступает в контакт с духами, но униженное состояние его всегда мотивируется социальными причинами. Всеми обижаемый сиротка вынужден жить на краю селения
