Впервые в жизни, поскольку учился очно и в институте, и в академии, и в аспирантуре. Я же москвич, и общежитие мне было без надобности, дома жил.
Общежитие академии было более чем скромным. Комната, правда, достаточно большая, метров пятнадцать, обшарпанная мебель: кровать, диван, широкий письменный стол с лампой. Ни телевизора, ни холодильника, ни туалета – кухня и уборная одна на весь коридор, то есть то, что надо: ничего не отвлекает. Набрал я для работы огромное количество книг, разложил их по темам, оборудовал специальное место для хранения всех записей, ибо никакого компьютера тогда и в помине не было, и всю справочную литературу, все выписки, все сноски и т. д. надо было самому как-то квалифицировать. Были тогда такие карточки с дырочками, назывались «перфокартами». Для чего они предназначались, я не знаю, но я так хорошо их приспособил в своей научной работе, что они долго помогали мне и впредь, до сих пор их храню.
Приезжал я в общежитие часам к девяти. До трех часов дня работал, что называется, не разгибая спины. Потом шел гулять быстрым шагом, почти бегом – три-четыре километра по замкнутому маршруту. Возвращался, обедал и работал еще приблизительно до семи часов вечера. А потом начиналась иногда, как бы теперь сказали, релаксация, а тогда говорили проще – отдых с друзьями. Собирались, как правило, втроем (четвертый докторант был от нас в стороне, не присоединялся), ставили бутылку коньяка, по три-четыре рюмочки (специально купили для этого дела!), выпивали, болтали и разъезжались по домам. Иногда вместе шли к метро. Старались идти к не совсем близкой до нас станции «Белорусская».
Выбирали этот маршрут из-за расположенного на нем привлекательного заведения. Если идти к метро по Брестской улице, то около Дома кино была рюмочная. В своей борьбе с алкоголизмом московские власти в начале 80-х годов открыли в городе эти питейные заведения. Обычно это было маленькое, чаще всего полуподвальное помещение с деревянной стойкой без стульев. Там продавали рюмку водки с обязательной нехитрой закуской: бутерброд с колбасой или килькой, салатик из помидоров и т. п. Выпивали одну-две рюмки и шли дальше. Если заводилась денежка, шли другим путем, мимо ресторана «Пекин». Ресторан роскошный, но если знать, то можно, войдя в вестибюль, подняться сразу по неприметной лестнице на второй этаж. Там был бар, а в нем продавался коктейль «Маяк». Это какая-то хитрая смесь водки с коньяком, посередине которой плавал желток. Стоил этот «Маяк» один рубль. Дороговато, конечно, для нас, мы за столько денег целый обед съедали. Но очень уж вкусно. Кстати, как я ни пытался позднее сделать дома подобное, так ничего и не получалось. Вот и остался в славном прошлом наш «маячок».
Быстро пролетели два года. Я написал около 400 страниц текста, хотя докторская диссертация не должна быть больше 200. Но, во-первых, очень уж хотелось разобраться во всех сложных проблемах социологического анализа нравственных феноменов, а во-вторых, я как бы одновременно писал и докторскую, и книгу, которую собирался издать. Поэтому и накатал два тома. Но не зря так размахнулся. И докторскую защитил, и книгу выпустил, и целые разделы написанного, но неиспользованного материала аспирантам потом раздарил для их кандидатских работ. Защита прошла достаточно сложно и весьма характерно для научной сферы того времени.
За несколько недель до меня на этом же Ученом совете защищалась секретарь райкома партии. Диссертация на соискание звания доктора философских наук. Тема – «Идеологическая работа по месту жительства». Повторяю – доктора философских наук! И хотя многим и стыдно было участвовать в этой профанации, все было без сучка и задоринки, все проголосовали «за». И вот следующая защита – моя.
Тема – социология морали. Анализ того, возможно ли в принципе социологическими методами изучать столь неосязаемую материю, как мораль. И если возможно, то что конкретно: нравственное сознание, нравственное поведение, моральные нормы? И какими инструментами исследовать? И насколько объективным будет этот анализ? Множество вопросов, сложнейших проблем, разнообразных мнений. Практически создавалась новая отрасль социологических знаний, наряду с уже классическими – социология семьи, социология труда, культуры, различных классов и т. д. – социология морали. Я и пытался разобраться в этом на основе теории и результатов конкретных социологических исследований. Но поскольку тема была весьма непростой, неоднозначны были и точки зрения по всем этим проблемам. Здесь следует учесть, что тема диссертации привлекла большое количество наших ученых: известных философов, социологов, психологов. Зал был переполнен, и на защите разразилась настоящая научная битва. И члены Ученого совета, и приглашенные отстаивали свою точку зрения, яростно критикуя других, эмоциональные выступления, реплики. Временами меня просто забывали, спорили только между собой. В результате пятнадцать проголосовали «за», трое – «против». Всё, защитился!
Ни о каком традиционном банкете не могло идти и речи. Хотя Ю. Андропов и умер буквально за два месяца до моей защиты, еще действовали его драконовские методы борьбы с пьянством, особенно на работе. Вместе со мной домой ко мне поехала одна только Лидия Скобликова. Так на кухне и отметили с ней и женой это событие. Правда, буквально через два дня, воспользовавшись тем, что наступил мой день рождения, закатили дома банкет человек на тридцать.
Завершилась докторантура, защитился, вышел на работу – лекции, аспиранты, научная работа, социологические исследования… И почувствовал себя смертельно усталым: видимо, сказалось то напряжение, с которым я писал одновременно докторскую диссертацию и монографию. Сил не было. И пришел я к заведующему кафедрой Ж. Тощенко:
– Жан Терентьевич! Пошлите куда-нибудь меня подальше в командировку. Надо в себя прийти.
И здесь мне повезло. В это время ЦК партии подыскивал человека для выполнения важной миссии на Кубе. Это должен быть прежде всего авторитетный специалист по общественным проблемам. Кроме того, он должен хорошо владеть пером, быть хорошим лектором и, конечно, идеологически надежным человеком. Нескромно будет сказать, но руководство решило, что я подхожу по всем статьям, – и меня почти на три года отправили на Кубу. Собственно говоря, моя работа и жизнь там заслуживают отдельного повествования или хотя бы отдельной главы в Записках. Но буду беречь время потенциального читателя и ограничусь несколькими страницами.
Итак, Куба. И, как это ни странно, начать я бы хотел с климата. Прилетел я в Гавану с женой и небольшой группой коллег и переводчиков где-то в десятых числах сентября 1986 года. Вышли мы из самолета и попали прямо в предбанник. Особой жары не было, но влажность – за 90 %! Вмиг стали мокрыми. Именно духота и влажность – главная сложность для европейцев на Кубе, а жары особой там нет: за все время, как я там работал, только
