- Да, сегодня было бы удобно, - задумчиво сказала Полина, - если не прямо сейчас.
- Давайте вечером?
- Во сколько и где?
- Часов около шести в Фавор Парке. Знаете? Я здесь живу сейчас и оккупировал переговорную под свои встречи. Зал Антеро. Найдете?
- Постараюсь, - отозвалась Полина.
- Спросите на ресепшене, я предупрежу, чтобы вас проводили.
- Хорошо, благодарю.
- Если ваши планы каким-то образом изменятся, не сочтите за труд предупредить.
- Конечно, но я буду, - подтвердила Полина намерение встретиться.
- В таком случае, до вечера, Полина Дмитриевна.
Она попрощалась и отключилась, дав, наконец, полную волю своему удивлению. И некоторому чувству дежа вю. Всё уже когда-то было – сначала Ванька в ее жизни, а потом его родители.
Наверное, ей стоило бы отказаться, но любопытство взяло верх. В конце концов, человек приехал из Одессы, от имени и по поручению. А ей несложно. Встреча с Ванькой исключается, он мотается по стране. Она же с интересом послушает об очередных больших возможностях, которые ей снова грозят от этой семьи.
И все бы ничего. И даже боевой дух, как ни странно, почти в норме после той поездки во Львов на прошлой неделе – будто воздуха глотнула, и он хоть как-то оживил организм.
Вот только заявившаяся на порог буквально через день обожаемая маман не давала покоя, носясь по квартире электровеником.
И сейчас залетела – руки в муке, глаза блестят. Они у нее теперь почти все время блестят, как будто она то ли плакать собралась, то ли в истерике биться. А у Полины все чаще возникало ощущение, что ее окружают сумасшедшие. Собственно, ей и самой далеко до нормальности.
- Ты знаешь, кулинар из меня еще тот, - звонко рассмеялась Татьяна Витальевна. – Но кажется, это пицца меня одолела, а не я ее. Кто звонил?
- По работе, - традиционно соврала Полина. С тех самых пор, как любое упоминание о Ваньке и обо всем, что так или иначе могло его касаться, стало под запретом. – Мне надо будет вечером уйти.
- Далеко? Надолго? – всполошилась мать. Ровно так, как когда явилась на порог с вопросом: «Как ты попала в рекламу этой группы?!»
«По контракту», - ответила тогда Полина. Впрочем, ей пришлось ответить еще на целый ряд вопросов в лучших традициях лейтенанта Коломбо и вот уже неделю наблюдать, как мать следит за каждым ее словом и делом. Наверное, Полина даже могла бы посмеяться над этим, если бы ей самой не было слишком грустно.
- В пределах Киева, - улыбнулась дочь, - и ночевать обещаю дома.
- Ну знаешь! – Татьяна Витальевна шутя огрела ее полотенцем. – Я не спрашиваю, где ты ночуешь, лет с восемнадцати, так?
- Может, решила наверстать упущенное. Вот приехала в разгар сезона. Тоже нонсенс.
- Ну ты думаешь, у меня душа на месте, когда я увидела тебя с… этим?!
- У него имя есть, мам.
- Я даже помню какое, - Татьяна Витальевна вздохнула. – На самом деле, я ужасно рада, что ты не в этом туре и что я смогла вырваться. Хоть вдвоем побудем, как раньше.
- Я тоже рада, - Полька быстро обняла мать и спросила: - Что ты там говорила про пиццу?
- Ну так в сковороде печется… или жарится… я не понимаю, в общем, что она там делает. А у тебя и вечером по работе? Или свидание?
- По работе свидание, - Полина закатила глаза и рассмеялась. Любимое мамино: «Ты же еще молодая!» - так и сквозило в вопросах о досуге и рассказах о предприимчивых дочках подруг.
Впрочем, и свою молодость она вполне могла привести как пример. Правда, гордиться особо нечем было. Вся ее гордость – дочь. И пансионат, куда уж без него.
- Когда тебя уже кто-нибудь подберет?
- Так хочется избавиться?
- Какими интересными категориями ты меришь жизнь! – восхитилась мать. – Конечно, именно поэтому я примчалась, что хочу избавиться.
- Ага-а-а. Ускорить процесс.
- Прямо посреди сезона?
- Я помню, что у тебя душа не на месте, - Полька, сдаваясь, подняла вверх руки. – Но, на всякий случай, предупреждаю. В ближайшее время оказаться подобранной кем бы то ни было – не входит в мои планы.
Объяснять дочери, что иногда планы летят псу под хвост – бессмысленно. Татьяна Витальевна была в курсе, что ее ребенок имел об этом печальном явлении самое безрадостное представление. Но и скрывать своего облегчения от того, что с Ваней Мирошниченко Полину связывает только контракт, у нее не получалось. С того дня, как она примчалась в Киев, сжираемая изнутри, как ночными демонами, собственными страхами, и ни на минуту после Зорина старалась не выпускать Полину из поля зрения. И бдительности не теряла. Успокаивало одно: дочь уверена, что Иван на гастролях, в то время как сама Татьяна Витальевна прекрасно была осведомлена о том, что он занят похоронами и концерты тура частично перенесли и частично отменили.
А значит, они совершенно не общаются.
Думать еще и о том, что там похороны не гипотетического Д. И. Мирошниченко, а ее Димы, она уже не могла. На это ее не хватало. Скулить в отдельной комнате за закрытой дверью – хватало. Но днем – только болтать без умолку дочери на ухо.
- Ладно, - сдалась Зорина. – Пойдем, заваришь нам чаю, а я постараюсь отодрать от сковороды ту дрянь, что на ней сейчас, судя по запаху, горит. Нам еще поужинать. Потом гуляй.
Они поужинали – слегка подгоревшей пиццей. Татьяна Витальевна продолжала заменять отсутствующий в квартире телевизор, и укрыться от нее Полине удалось только в ванной, максимально растягивая удовольствие от тишины и стараясь ни о чем не думать. Впрочем, в последнее время это было удивительно перманентным ее состоянием. Она даже из квартиры выбиралась редко, если не считать поездки во Львов и приезда матери, которая ввела в ее распорядок ежедневную обязательную прогулку.
Сегодня прогулка волею Дмитрия Ивановича Мирошниченко стала для Полины самостоятельной. И чем ближе она подбиралась на своем Инфинити к Фавор Парку, тем сильнее ее одолевали некоторое беспокойство и воспоминания. Слишком четко она представляла Людмилу Андреевну с конвертом в руках, возможно, потому, что события словно закручивались по спирали, и круг сужался. Что бы Полина ни говорила тогда, в своем прошлом, разве могла она всерьез когда-нибудь подумать, что действительно вернет деньги Ваньке. Еще более ярким пятном в ней запечатлелась новая встреча с госпожой Мирошниченко, возможность которой ни одна из них, конечно же, и вообразить себе не могла.
Это был какой-то благотворительный вечер. Полина – со Стасом, Людмила Андреевна – одна. Уже тогда поговаривали об их разводе с мужем. Может быть, поэтому, а может быть, в порядке вещей, но госпожа Мирошниченко даже туда явилась уже не особенно трезвой и в течение всего вечера только добавляла, ныкаясь по углам с мартини и странным выражением глаз, которое Полина сочла бы затравленным, если бы не помнила слишком отчетливо ее рыжую дубленку и джип за спиной.
