- О-о-о-о, - протянула Мила в трубку, едва он ответил. – Ты сделал одолжение и решил со мной поговорить?
- Нет. Я хотел тебя попросить, - сухо сказал Иван.
- Попросить? – удивленно икнула мать.
- Да. По возможности не звони мне больше. Хотя бы ближайшие трое суток, пока не пройдут похороны.
- Что значит «пока не пройдут»?! Я потому и звоню! Я ничего не знаю… когда… где… как…
- Тебя там не будет, Мил. Он не хотел.
- К… как? – она поперхнулась собственным вопросом и громко всхлипнула: - Но я хочу попрощаться! Я больше не увижу его никогда. Ладно он – никогда меня не любил, не жалел. Всё делал мне назло. Но ты же должен понимать, каково мне. Ты же не такой, как он. Ты не можешь быть, как он!
Последнее она визгливо выкрикнула и разразилась рыданиями.
- Еще недавно ты утверждала, что я такой же, - медленно заговорил Иван, не слушая ее плача. Его собственный плач – где-то глубоко внутри – все еще не разразился, но ворочался неясной тяжестью. – Смотреть не на что, его кремировали.
В трубке повисла тишина, которую прервал потусторонний Милин голос:
- Ты не мог так поступить.
- Мог. Все будет так, как он просил. Это единственное, что я могу для него… - в горле запершило, Иван, беспомощно глядя на пса, протянул к нему руку и коснулся его головы. – Он никого не подпустил в конце, но сейчас я тебя не пущу.
- Я прошу тебя, пожалуйста. Ванечка! – заныла мать. – Я без него не смогу-у-у…
Мирош слушал ее стоны и с трудом сдерживался от того, чтобы бросить трубку. Видимо, то и держало – сейчас ее горе было настоящим. И жалость в нем оказалось сильнее того, что он считал правильным или неправильным. Ее горе было звонким, кричащим, чистым. Но и его… его горе, отцово горе… как так вышло, что он только сейчас вдруг понял?
- Что ты ему сделала? – медленно спросил Иван.
- Почему ты не спросишь, что сделал мне он?
- Он тебя не любил. Но был с тобой все эти годы, до тех пор, пока… - Иван замолчал. До него и правда начало доходить. Отец терпел все выходки жены до тех пор, пока не всплыла история с Полиной, а это значит… - Как ты его удержала? Правда мной, да? Все-таки мной? – вырвалось у него одновременно с принятием этой странной истины.
- Я люблю его. После всех его предательств – я его люблю. А он даже мертвый меня предал, - и Мила снова зарыдала в трубку, пока Иван привыкал к этой удивительной истине – он сам, всей своей жизнью всем им задолжал. Не будь его… просто не будь его… Полина росла бы с отцом, который ее любил. Наверное, любил. Дмитрий Мирошниченко на редкость умел любить. И прощать. Прощаться только у него не выходило ни черта. «Вернемся и встретимся» вместо «У меня хондросаркома».
А еще он не забывал повторять, что гордился сыном.
- Прости, я ничего не изменю. Будет так, как он хотел, - четко, почти по слогам произнес Иван, снова прерывая материны рыдания.
- Поступай, как знаешь! – она опять сорвалась на крик. Он был злым и гадким. – Оставайся сам. Ненавижу тебя. И тех двух дряней – ненавижу! Ни о чем не жалею, слышишь? Ни о чем!
После этого телефонный звонок отрубился. Вызов был завершен. Сама она сбросила, или на ее карте просто закончились деньги, Иван не стал задумываться. Он просто сделал сейчас еще одно открытие. Которое открытие за эти десять минут: ничего уже не больно. Предел прочности наступил. Наверное, он и не сможет больше чувствовать так, как чувствовал раньше.
Но когда спустя три дня после похорон, вернувшись в Киев и познакомив Лорку с Карамбой, в своей квартире Ваня все-таки раскрыл отданную ему Фридманом сумку с вещами отца, скрутило страшно. Там, в этой сумке, вместе с предметами одежды и гигиены, были диски его записей и записей Полины – все, кроме последнего, общего. Наверное, Мирошниченко-старший так и не узнал – и хорошо, что не узнал. На одном из По?линых даже имелся автограф. Нелепо, бессмысленно вот так по наследству автографы получать. И еще альбом с фотографиями, где их снимки были перемешаны. Его – знакомы. С самого детства и всю жизнь. По?лины – вырезки из журналов и то, что можно найти в сети, снятое для масс-медиа. Еще несколько – сделаны просто на улице, похоже на то, как фотографируют папарацци, видимо, по отцовскому заказу, с маленьким белокурым мальчиком, который, Иван знал это точно, отцу внуком считался. И лишь на последней странице – фото у дерева магнолии, которое походило на обычный снимок из семейного архива. Там Поля держала на руках своего сына, похожего на нее как две капли воды. Она права. От Штофеля ничего. И от него – ничего. Кроме общего на их семью генетического кода. А еще он тоже был мальчиком, которого не любила его мама.
Что ж, если чему Иван и научился за эти годы, так это знанию, что у каждого свой жертвенный алтарь.
Глава 18
Телефон заходился мелодией входящего звонка. Полина взглянула на экран – номер был незнакомый. После недолгих раздумий все же решила ответить – мало ли, и сместила зеленую кнопку пальцем.
- Полина Дмитриевна? – раздалось на другом конце. Ровно и по-деловому.
- Да, - в тон проговорила и Полька. – Слушаю вас.
- Вронский Артемий Викторович беспокоит, я адвокат Дмитрия Ивановича Мирошниченко и звоню вам по его поручению. Нам необходимо встретиться.
- Что, простите? – переспросила Полина, решив, что ослышалась.
Не ослышалась.
Через секунду этот… адвокат с фамилией из русской классики с легким нажимом в голосе повторил:
- У меня поручение. От Дмитрия Ивановича. К вам.
- Вы точно ничего не перепутали? Это несколько странно…
- Вам не знакомо это имя?
- Знакомо, если, конечно, мы говорим с вами об одном и том же человеке.
- Я думаю, об одном. И поверьте, в ваших интересах согласиться на встречу. Информация, которой я располагаю, очень важна для вас.
- Тогда это тем более странно, - усмехнулась Полина.
В трубке замялись. Видимо, обдумывали следующие слова, прозвучавшие уже не совсем по-деловому, но, скорее, по-дружески:
- От больших возможностей, госпожа Штофель, не отказываются.
В свою очередь Полина тоже помолчала, вспомнив визит Мирошниченко-мамы. Папа, видимо, решил действовать через адвоката. Статус. Интересно, тоже сына откупать? Бред!
Губы ее сами собой растянулись в улыбку.
- Вы хотите, чтобы я приехала в Одессу? – спросила она.
- Нет, нет, что вы! У меня в Киеве назначено несколько встреч, так что… если это возможно, и вы не на гастролях… простите, наслышан о вашем творчестве, да и Дмитрий Иванович когда-то говорил… если это возможно, то давайте встретимся сегодня? Вам будет удобно? Мне хотелось бы поскорее покончить с формальностями.
