В начале эпохи Мэйдзи существовало множество лазеек, через которые можно было увильнуть от службы в армии, так что воинский дух с трудом распространялся среди народа. Но после нескольких императорских указов и особенно после первых побед на территории Китая в сердцах всех людей, независимо от их класса, зародилось чувство национальной гордости. В начале эпохи Мэйдзи армию создавали на западный манер и считали в той или иной степени иностранным продуктом, тем более что войска организовывали французские и немецкие офицеры, которые объясняли принципы военного образования бывшим самураям — будущим офицерам новой японской армии.
Увлечение всем иностранным не затронуло умы крестьян, и новые методы ведения войны восприняли с определенным энтузиазмом только высшие классы и бывшие самураи. Потребовался приказ императора и китайская война (ниссин), чтобы дух нации в целом начал пробуждаться. Каждый отдавал все, что мог, чтобы авторитет императора повысился, а страна достигла величия, и охотно откликался на запросы армии. Призыв в армию стал обязательным для всех, и отныне все мужчины от семнадцати до сорока лет могли быть призваны, если в этом была необходимость. Собственно на военную службу призывались двадцатилетние молодые люди. Быть солдатом считалось почетным делом, для исполнения которого необходимо было иметь отменное здоровье и рост не ниже метра шестидесяти. В случае войны юноши в возрасте от семнадцати до двадцати лет могли проходить обучение, с тем чтобы в дальнейшем принять участие в военных действиях, в то время как мужчины от сорока до шестидесяти составляли своего рода резерв. Правительство прилагало невероятные усилия для того, чтобы все население страны могло поддерживать армию, которая, как и в Европе того времени, начинала считаться неким почетным классом, и каждый солдат осознавал, что на него возложена священная миссия: защищать родину и способствовать ее величию.
Большинство японцев были уверены, что азиатские народы ничем не хуже европейских, и единственным средством доказать это было собрать мощную армию, способную конкурировать с армиями стран Европы.
Война против Китая в действительности оказалась едва ли не приятной прогулкой, и она, конечно, не могла дать Японии уверенность в своих силах. Правительство ухватилось за подвернувшийся в 1900 году (осада Пекина иностранными легионами во время Восстания боксеров) случай показать, что новая Япония отличается от Японии времен сёгуната и что ее войска дисциплинированы и хорошо обучены. Японский контингент оказался на высоте и храбростью и образцовым поведением солдат заслужил одобрение и восхищение глав британской и французской армий.
Японские солдаты не участвовали в грабежах, не унижали себя местью и в целом вели себя куда более достойно, чем европейцы. После этой военной операции правительство Японии обозначило более четкие цели и задачи, которые должны были быть выполнены к 1911 году: так, сухопутная часть армии должна была насчитывать к этому времени четыреста пятьдесят тысяч человек, среди них — восемь-девять тысяч офицеров, выпускников военных школ или получивших свое звание в ходе боевых действий. Кавалерия была довольно слабой (в отличие от артиллерии), отчасти из-за того, что не хватало лошадей, отчасти из-за плохой подготовки кадров. Солдаты были вооружены новыми ружьями «Арисака» образца 1897 года (их также называли «модель 30»), прототипом для которых послужило уже устаревшее ружье «Мурата» (1873). Сначала эти ружья собирали во Франции и в Германии, а затем и в самой Японии открылись крупные заводы по их производству.
Каждый солдат непременно получал небольшой сборник военных песен, которые должны были укреплять его мужество и решительность. Тренировки в армии часто бывали очень тяжелыми. Так, солдаты должны были маршировать несколько километров при полной экипировке, что, как считалось, закаляло боевой дух. Новобранцы, оказавшись в армии, чувствовали себя в своей тарелке, поскольку еще в начальной и средней школе для детей проводилась военная подготовка, включающая маршировку, построение и разучивание военных песен. В то время не шло речи о завоеваниях территорий, но новое военное образование ставило своей задачей воспитать патриотично настроенных молодых людей, способных встать на защиту своей страны в случае вторжения извне. Военная операция на территории Китая являлась в некотором роде «профилактической», а в Корею была предпринята карательная экспедиция — мера, которая должна были внушить уважение к японскому флагу. Амбиции японцев измерялись стремлением завоевать международное признание и показать, что Япония стоит на одной ступени с европейскими странами. Во время Русско-японской войны японский солдат получал строжайшие указания, предписывающие «джентльменское» поведение, особенно в отношении военнопленных:
«1. С военнопленными следует обращаться уважительно. Грубость и оскорбления недопустимы. 2. С военнопленными следует обращаться в соответствии с их рангом и званием. 3. Запрещается подвергать военнопленных физическим наказаниям или каким-либо ограничениям, если только этого не требует военная дисциплина. 4. Военнопленные имеют право на свободу совести и могут присутствовать при отправлении религиозных культов своей страны, если только это не противоречит военной дисциплине…»
Кроме того, правительство акцентировало внимание на том, чтобы о раненых — как японцах, так и русских — тщательно заботились и чтобы во всех обстоятельствах сохранялся столь чтимый самураями дух Бусидо.
Эти требования много дали японской армии. До того времени принципы Бусидо соблюдались разве что только воинами из высших сословий, а простолюдины, чьи моральные качества считались «низкими», их не поддерживали. Но когда принципы Бусидо сделались достоянием каждого, и знать, и простонародье почувствовали, что они сами становятся высшим классом. Крестьянин или торговец, который раньше влачил безрадостное существование, отныне был вознесен до уровня самурая или вельможи прошлого. Это наполняло его гордостью, и он всеми силами старался соответствовать рыцарскому идеалу Бусидо, презирающему смерть, но подчеркнуто милосердному к побежденному врагу. Во время Русско-японской войны (Нитиро) каждый солдат требовал от себя такого поведения, чтобы императору не пришлось краснеть за него. Впрочем, это не мешало относиться к «варварам» с некоторым пренебрежением. «В то время, — пишет барон Суэмацу, — детское поведение русских солдат часто описывалось в японских журналах». И он же дает пример такого поведения, расцененного японцами как непристойное: «Когда битва при Ляояне была окончена, один из пленных обрадовался, узнав о поражении русских, говоря, что русское правительство — дурное правительство. Однако спустя некоторое время он принялся рыдать, потому что «после войны России уже не будет», и он не знал, куда ему идти…» Японцы не могли взять в толк, как можно одновременно быть патриотом своей страны и противостоять ее правительству.
В некотором отношении поведение японцев во время Русско-японской войны может служить образцом храбрости и воспитанности. Об «операции по наведению порядка» в Корее этого сказать нельзя. Здесь речь шла уже не о войне против западной державы, где чувствовалась настоятельная необходимость показать свою страну в выгодном свете, но о противостоянии другому азиатскому государству, где японцы сражались с народом, который презирали. На конференции, посвященной империалистической политике Японии, профессор Укита-вамин заявил, что для большинства японцев той эпохи корейцы «все равно, что негры или индийцы; считалось, что «этот народ отличают вялость, полное отсутствие эмоциональности, лень, склонность к игре, ненависть, жестокость, поверхностность. Уровень упадка и коррупции в стране таков, что ей уже не подняться. Лучшим вариантом для нее будет держать ее под ярмом. Только так можно добиться хоть каких-то улучшений».
