Гэбисты переглянулись.
– А зачем вы побежали на кладбище? – подал голос молчавший до сих пор товарищ Сагдеев.
– Видите ли… на кладбищах обычно и находятся порталы, посредством которых венериане попадают на Землю.
– Ну как вам объяснить… идёшь-идёшь по тропочке, и вот ты уже на Венере. И оттуда к нам таким же манером соответственно.
Долгая пауза. «Психиатр» пристально и цепко всматривался в мои глаза. Я ответил ему детской улыбкой.
– Ну хорошо… – взгляд Георгия Александровича потух. – Вы извините, что так внезапно побеспокоили вас. Выздоравливайте.
Глава последняя
Ничто не проходит бесследно
– …Да не переживайте вы так, тётенька. Три нуля срезают, эка! Да они за год-два опять нарастут, те нули!
– Да ну вас в самом деле… Хватит уже с нас той гиперинфляции!
– Это нам хватит, а им не хватит! Они там, в Кремле, с неё и живут!
– Скажите, а где у вас продаётся слон? Я не вижу.
– Какой слон?
– Что значит «какой»? Вот же ценник.
– Это халат махровый! Вот тут же написано!
– Ай, бросьте, халат! Цена-то за слона!
Блошиный рынок бурлил и гомонил, как птицеферма в час кормёжки. Я закрыл глаза. Неправильно это, конечно… нельзя тут закрывать глаза, того гляди, весь товар растащат. Базарная экономика… «и это правильно!», как говаривал в не столь уж отдалённом прошлом последний генсек-гомосек с пянышком на лбу… осиновый бы кол ему в очко… Впрочем, этот, нынешний гомосек, ещё хуже. Удивительно всё-таки, для управления автомобилем требуется обучение… и справка от психиатра… а для управления огромной страной нет, так выходит. Любое пьяно мычащее полуживотное может управлять…
Нет, не хочу я открывать глаза. Не хочу видеть всё это дерьмо. Право, уж лучше бы сразу ядерная война.
После того давнего разговора кагэбэшники от меня попросту отстали. И я сейчас уже очень хорошо понимаю почему. Государственные интересы? Да плевать им всем на государственные интересы. Всем поголовно. Уникальная колдунья, за которой самому Вольфу Мессингу только тапочки носить? Да плевать им по существу и на ту колдунью, и на того Мессинга. Всё, что реально интересует всех этих служак, это личная карьера. Подвернулось дельце, перспективное в плане прославиться и получить внеочередное продвижение по ранжиру, вот и проявили активность. А как пропала таковая возможность, то и интерес к феномену мгновенно угас. Всесоюзный розыск, правда, объявили поначалу… только ведь и розыск тот мероприятие для галочки. Возможно, незакрытое дело какое-то время ещё пылилось в сейфе, но что ещё можно выжать с парня, здорово повреждённого головушкой? Какой смысл вообще беседовать с человеком, заявляющим на голубом глазу, что через некий портал на кладбище ему являются венерианские девушки? Пустая трата времени выходит…
Ну а уж после девяносто первого, когда тихо и буднично так был упразднен тремя мужичками Великий и Нерушимый, так полагаю, и папочку ту сдали в глубокий архив. Если вообще не выкинули на помойку в ходе набирающего обороты тотального развала. Отныне все и каждый были сами за себя…
…Она была права, когда говорила, что с новым вождём страну ждут очень трудные времена. Но, вероятно, ни иномейская девчонка, ни даже её шеф-наставник не могли предвидеть, насколько именно. А может, её мудрый шеф и предвидел чудовищную катастрофу? Предвидел, но молчал… Они нам не враги, но и не друзья. И жить за нас никто не собирается.
За всех не скажу, но уж по нашей семье «контрреволюция девяностых» проехалась буквально танком. Из нужных и уважаемых специалистов отец и мама в одночасье превратились в безденежное «очкастое быдло», на которое новые хозяева жизни смотрели с глумливой ухмылкой. И если мама как-то находила утешение в домашних делах – насчёт этого у женщин проще, – то отец переживал социальное унижение очень тяжело. А после расстрела Белого дома ушёл с работы, заявив, что на фашистских оккупантов работать не намерен.
Конец наступил быстро. У мамы вдруг обнаружился рак груди. Остановить болезнь не удалось, метастазы пошли в лёгкие… В конце девяносто шестого её не стало. После маминой смерти отец как-то сразу погас, и хотя я и Ленка (к тому времени вышедшая замуж) пытались по мере сил поддержать его, было видно, что мир сей его более не интересует. И однажды, придя домой, я обнаружил отца лежашим на диване уже остывшим. Инфаркт, самое банальное дело по нынешним чёрным временам… Хорошо ещё у Ленки всё складывается тьфу-тьфу-тьфу. Муж – машинист метро, звёзд с неба не хватает, правда, но не пьёт, и зарплату им платят… Эдька вот растёт опять же, племянник… Короче, я рад за сестрёнку.
А вот она за меня переживает. «Влип ты, братик… Такой ли ты был, я же помню. Ведь ты о космосе мечтал!»
Я чуть усмехнулся, не открывая глаз. Мечта о космосе… Рухнула моя мечта, уплыла навсегда. И знаменитая «Лавочка» из переднего края науки как-то скоренько и буднично превратилась в богадельню. Все, кто мог сбежать, уже сбежали, остались безысходные матери-одиночки да серые бездари-конторщики, намеренные сделать карьеру на безрыбье. Да ещё последние упёртые фанатики, защищающие уже разрушенный рейхстаг. Разве можно работать годами, не имея в виду результат? На это способны только сизифы… Летают ещё, правда, космонавты… по инерции крутятся на орбите. Надолго ли?
Нет, не хочу я открывать глаза. Не хочу больше видеть этот мир. Мой настоящий, светлый мир, полный надежд и счастья, остался там… в невозвратном прошлом. А настоящее… это не мир, это просто длинное такое корыто с кормом для скота…
– Дяденька, дай денюжку!
Глаза мне всё-таки пришлось открыть. Трое, как обычно. Маленький конопатый шибздёныш с острой хитроглазой мордочкой и почему-то вечно торчащей из носу козявкой, вертел в руках бамбуковую палку. И два бритоголовых здоровенных быка, стоящих вроде бы чуть поодаль, мускулы так и распирают турецкие куртки-кожанки – наверное, каждым из них можно было бы накормить до отвала добрую сотню голодных папуасов. Если, к примеру, послать нах этого шибздёныша, он попытается опрокинуть лоток и ударить непокорного палкой. Если же ту палку перехватить и вбить козявку в нос рэкетёнку, в дело вступят бычары. Потом явится прикормленный рэкетом мент, нас заарестует и составит протокол, где я буду фигурировать преступником, беспричинно избившим несовершеннолетнего, а быки соответственно прохожими, за избиваемого младенца геройски заступившимися. Ну а потом, вечерком, в тихом месте с отказником будет уже серьёзный разговор… И все к этому порядку привыкли. Столько народу тут на базаре обретается, а привыкли ведь. Безропотно платят дань.
– Держи свою денежку, малыш. – Я чуть улыбнулся, отдавая завёрнутую в полиэтилен тоненькую пачечку купюр, заранее приготовленных.
– Спасибо, дяденька!
– Кушай на здоровье! – Я вновь закрыл глаза. Проклятая Иннуру. Навеки застывшая вдали от Солнца.
– Прооститье, вии проодаётье?
