Прошлое всплыло в памяти. Далекое прошлое!
Москва, предвоенное лето 1914 года. Вальтер, его двоюродный брат Готлиб со своей невестой Машей и ее племянником по прозвищу Гроза идут в зоосад. Они только что расстались с хиромантом, который произвел на них такое сильное и такое тяжелое впечатление.
– Вообще хиромантия – ерунда, – пренебрежительно говорит Вальтер. – Мой отец ее изучает, но не очень в нее верит. Он верит только в гипноз.
– А это что еще такое? – удивляется Гроза.
– Гипноз, – важно отвечает Вальтер, – это такая штука, с помощью которой человека можно загипнотизировать.
– Чего?! – переспрашивает Гроза.
– Загипнотизировать – это значит посмотреть на человека, усыпить его и заставить что-то сделать, – снисходительно объясняет Вальтер. – Не говоря ни слова, понимаешь?
– Нет, – растерянно мотает головой Гроза. – А ну, покажь!
Вальтер хмурится и принимается сверлить Грозу напряженным взглядом своих черных глаз, беззвучно шевеля губами.
– Да не слышу я ничего, ты погромче скажи! – восклицает наконец Гроза.
– Я вообще ничего не должен говорить! – злится Вальтер. – Я должен усыпить тебя взглядом и отдать приказ!
– Как же ты меня усыпишь, если мне спать неохота? – удивляется Гроза.
– Так положено, – разводит руками Вальтер.
– Ну ладно, усыпляй и приказывай! – соглашается Гроза.
Снова нахмуренные брови, снова сверлящий взгляд…
Снова неудача.
– Ты для гипноза не пригоден! – заявляет Вальтер.
– А давай-ка я теперь попробую! – решается Гроза.
– У тебя не получится, – презрительно бросает Вальтер.
– Это еще почему?!
– У тебя глаза серые, а все гипнотизеры – черноглазые, – начинает было Вальтер, но испуганно умолкает: навстречу валит толпа народу с криками:
– Медведица сбежала! Спасайтесь, православные!
И ребята вдруг видят, что навстречу мчится большая медведица. Она испускает такой разъяренный рык, что людей словно ветром раздувает по сторонам, а перед ней остается только Готлиб с Машей да прижавшиеся к ним мальчики.
Вальтер бросается вперед и с криком:
– Я ее загипнотизирую! – таращится на медведицу.
Какой-то миг мальчик и зверь сверлят друг друга глазами, потом медведица встает на задние лапы и идет на Вальтера, тихо, сдавленно, ненавидяще рыча.
И в это мгновение Гроза выходит вперед и идет на зверя – бледный, совершенно спокойный, глядя на медведицу своими серыми глазами так, словно смотрел сквозь нее.
Медведица бросается бежать, зажимая лапами обожженную морду…
Тогда Вальтер первый раз увидел, как Гроза «бросил огонь». Потом ему приходилось видеть такое несколько раз. Но он не мог забыть того потрясающего восторга и какой-то почти взрывчатой смеси зависти и гордости, которые испытал тогда. Зависти – потому что он так не мог. Гордости – за то, что кто-то смог так.
Вот и сейчас он испытывал нечто подобное.
Зависть – потому что он так не мог. Гордость – потому что кто-то смог так, и это была дочь Грозы.
Еще никогда в жизни Вальтер до такой степени не жалел о том, что ему не удалось увидеть ее.
Удастся ли в будущем?..
И вдруг остро, мучительно остро почувствовал: нет!
Потому что жизнь коротка. Потому что жизнь слишком коротка…
Хабаровск, 1960 год
Дорогу на Казачку Ромашов нашел просто. Да и там не блуждал. Толпа народа стояла около забора, окружавшего довольно большой участок. Два бульдозера, работяги в телогрейках, какие-то типы в пыжиковых шапках и тяжелых пальто, снег кругом разворочен, испятнан землей. Тут же толпятся китайцы и русские, судя по всему, жители здешних мест.
Ромашов послонялся в толпе, прислушался к ругани и понял, что это как раз то, о чем его предупреждала Алевтина: старые частные домишки здесь сносили, чтобы освободить место для новых – одинаковых желтых бараков, которые уже были натыканы у самого подножия Казачки. На берегу Амура – Ромашов обратил внимание – выстроили громадный и очень помпезный стадион. Понятно, что окружать его должны были приличные здания, а не какие-то там халабуды, окруженные огородами, утыканным сухим будыльем.
В эту минуту к забору подошла немолодая, но очень красивая китаянка с тщательно раскрашенным фарфоровым лицом и гладкими черными волосами. Маленького роста, очень изящная, в черном переливчатом платье с очень длинными рукавами, прикрывающими даже кончики пальцев, она осторожно, чтобы не поскользнуться, переставляла крошечные ножки, обутые в расшитые кожаные сапожки, и напоминала куколку, которая научилась двигаться и говорить. И голос ее был странен: то мелодичный, словно пение скрипки, то резкий, словно испуганный птичий крик.
При виде ее шум прекратился словно по волшебству.
– Не надо кричать, – сказала она, обводя собравшихся взглядом.
В тот миг, когда ее глаза встретились в глазами Ромашова, он почувствовал, что его словно бы огненными стрелами пронзило. Одна вошла в мозг, другая в сердце. Его затрясло, и он явственно увидел белые накаленные искры, которые так и мельтешат вокруг. Казалось странным, что этого никто не видит… но она, конечно, увидела!
Кремень ударился о кресало. Ромашов не ошибся.
В тот краткий миг, пока они смотрели в глаза друг другу, Ромашову стало страшно – так велика была сила этой женщины. Справится ли он с ней? Не уйти ли ему прочь, пока не поздно, не поискать ли кого-то другого для того, чтобы напитаться новой жизнью?
Но вот она отвела взгляд, и стало легче. Она сдалась! Значит, Ромашов справится с ней. Тигр расправлял и втягивал когти в предвкушении добычи. Но ему пришлось подождать – слишком много людей кругом!
– Не надо кричать, – повторила китаянка. – Приходите завтра. Завтра вы сможете делать всё, что угодно.
Она повернулась и, так же осторожно ступая, вернулась в дом.
Люди переговаривались удивленно:
– Она что, съедет отсюда к завтрашнему дню?
– Что она имела в виду?
– Врет, наверное. Я давно говорил, что надо сюда с милицией приходить!
Ромашов ждал, физически осознавая, что означает выражение «сжигаемый нетерпением». Его буквально скручивали болезненные судороги! Насилу он дождался, пока народ разошелся, и рванул калитку, заспешил по дорожке к крыльцу. Не успел подняться, как дверь открылась. На пороге стояла девушка лет восемнадцати-двадцати с длинной светлой косой, явно русская, но одетая в темные брючки и рубаху.
– Госпожа ждет вас, – сказала она, опасливо поглядывая на Ромашова. – Вам угодно погадать?
