Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
И тем не менее, Бухарин решительно отказывался подписать признания, которые требовались Сталину. Тому пришлось уступить по двум важным пунктам: на суде не будет упоминаться о сотрудничестве Ленина с немцами и о подозрениях Бухарина в этой области. Кроме того, Бухарину не придется говорить, что он планировал убийство Ленина, он скажет только, что для того, чтобы предупредить заключение Брестского договора, намечалось арестовать Ленина на одни сутки. Наконец, Бухарин отказался признавать, что он был немецким шпионом, а сверх того принимал участие в убийстве Кирова и Горького.
Зато Сталину удалось включить в легенду замыслы Бухарина относительно собственной персоны. Поскольку он сфабриковал себе биографию ближайшего сотрудника Ленина во время Октябрьской революции и гражданской войны, ему казалось вполне естественным, что, замышляя в 1918 году свержение советского правительства, Бухарин должен был арестовать не только Ленина, но и Сталина — как же иначе? В соответствии с таким оборотом дела бухаринские показания пришлось переписать еще раз, и Бухарин их подписал.
Однако Сталин недолго довольствовался тем, что он будет изображен лишь как ближайший сотрудник Ленина. Имея возможность вложить в уста запуганных «свидетелей» все, что пожелает, он был не в состоянии противиться искушению отодвинуть Ленина на второй план и выставить себя главным оплотом ЦК и главным членом советского правительства. Для этого «свидетелю» Манцеву, бывшему председателю украинского ОГПУ, участвующему в процессе в порядке партийной дисциплины, было предписано выступить на судебном заседании с басней, автором которой был сам Сталин.
«Троцкий сказал, — так звучало свидетельство Манцева, — что во время одной из своих поездок на фронт он хочет арестовать Сталина… Я вспоминаю его слова: в таком случае, дескать, Ленин и ЦК будут вынуждены капитулировать!»
Обвиняемые и свидетели знали, что в зале суда им следует говорить о Сталине с большим почтением, чем о Ленине. Эта линия легко прослеживается не только в выступлении Манцева, но и в том, что говорил Бухарин. Когда на суде он повторил, что не хотел убивать Ленина, а намеревался только арестовать его, государственный обвинитель Вышинский спросил:
— А если бы Владимир Ильич воспротивился аресту? И получил заранее согласованный ответ:
— Но Владимир Ильич, как известно, всегда избегал ссор. Забиякой он не был.
С большевистской точки зрения, такой ответ был равносилен тому, как если бы Бухарин сказал: Ленин не был мужественным бойцом, Ленин не отличался личной храбростью. Государственный обвинитель и судьи, прекрасно зная, что от них требуется, приняли такое свидетельство со снисходительным спокойствием. Но нетрудно себе представить, как бурно бы они запротестовали, если бы теми же словами Бухарин отозвался о Сталине.
Как и все подсудимые, Бухарин был предупрежден: пусть он не пытается протаскивать в своих показаниях «контрабанду» или позволять себе «сомнительные намеки». Его собственная участь и судьба его семьи зависят не только от того, что он скажет, но и как это будет сказано. И если внимательно проанализировать то, что Бухарин сказал на суде, мы увидим, как часто он сам себя обрывал, стремясь убедить суд, что он несет ответственность не только за те преступления, которые совершал сам, но и за преступления других подсудимых, — независимо от того, знал он о них или не знал.
— Я хочу сказать, — говорил Бухарин, — что я был не только одним из винтиков в механизме контрреволюции, но и одним из руководителей контрреволюции, и как один из руководителей… я несу гораздо большую ответственность, чем любой из участников. Поэтому я не могу ожидать снисхождения.
На любом настоящем суде каждый подсудимый пользуется правом защищать себя. На сталинском судилище все выглядело иначе. Когда председательствующий Ульрих прозрачно намекнул Бухарину, что он начинает, кажется, заниматься самозащитой, тот горячо ответил:
— Это не защита. Это — самообвинение! Я еще ни слова не сказал в свою защиту!
Шансы самого Бухарина на спасение определялись исключительно тем, насколько он будет следовать сталинским инструкциям. Но Бухарин уже поставил крест на своей личной судьбе и стремился по крайней мере сделать все для спасения жены и ребенка. На суде он не только клеймил себя как «презренного фашиста» и «предателя социалистического отечества», но даже защищал московские процессы от критики в иностранной прессе.
В отличие от Радека и других обвиняемых он не воспользовался своим блестящим красноречием, чтобы, сбив с толку прокурора и судей, исподволь разоблачить сталинский судебный спектакль. Он полностью заплатил выкуп за жену и маленького сына и, перестраховываясь, не уставал воздавать хвалу своему палачу:
— В действительности вся страна следует за Сталиным, он — надежда мира, он — творец нового. Каждый убедился в мудром сталинском руководстве страной…
Однако сталинскую жажду мщения было не так-то просто удовлетворить. Сладость самой жизни заключалась для него в возможности мстить, и он не хотел упустить ни капли этого удовольствия…
Николай Крестинский
1
В числе обвиняемых на бухаринском процессе был один из старейших членов большевистской партии — Николай Николаевич Крестинский. В первые, самые трудные годы советской власти он, будучи секретарем ЦК, помогал Ленину в организационных вопросах. При Ленине Крестинский был народным комиссаром финансов. За пределами СССР он был известен, однако, в первую очередь как влиятельный дипломат. В течение десяти лет он занимал должность полпреда в Германии, а в дальнейшем — заместителя наркома иностранных дел Максима Литвинова.
Несмотря на то, что Крестинский принадлежал к плеяде стойких, закаленных революционеров, по натуре он был типичным благодушным интеллигентом. Самые высокие государственные должности не превратили его в самодовольного сановника. К подчиненным, даже самым незначительным, он относился с присущими ему простотой и пониманием, точно так же, как обращался с самыми важными персонами в Кремле. Ему были симпатичны честные и скромные люди, зато он терпеть не мог интриганов и карьеристов. Неудивительно, что коварный и жестокий Сталин не пользовался его симпатиями. «Я ненавижу этого отвратительного типа с его желтыми глазами», — отозвался он как-то о Сталине в узком дружеском кругу; впрочем, это было еще в те времена, когда можно было произнести такую фразу, не подвергая свою жизнь опасности.
Когда в 1936 году Сталин решил окончательно свести счеты с ленинскими соратниками, Крестинский совершенно естественно оказался среди тех, кто стал его жертвой. Даже тот факт, что Сталин был знаком с Крестинским больше двадцати пяти лет, что они вместе работали в питерском подполье, не мог смягчить участи этого человека. Напротив, это скорее способствовало гибели Крестинского, ибо, как мы уже знаем, Сталин не терпел людей, знавших слишком много о его прошлом. В связи с его злодеяниями последних лет они могли соответственно истолковать и некоторые сомнительные моменты его биографии, над которыми раньше, быть может, особенно не задумывались.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
