— Ты к чему это, Йосеф?..
— Просто рассказываю.
— Нет, это ты меня дразнишь… Знаешь ведь, как мне хочется голову помыть…
Гай тихо засмеялся.
…Они не знали, сколько прошло времени с тех пор, как двери темницы захлопнулись за ними. С тех пор их никто не навещал.
Они почти не говорили — было больно, слишком пересохло горло. Да и не о чем было говорить, все и так понятно. Они знали, что скоро умрут.
Аллен более всех ослаб без еды и воды и уже почти не двигался. Он лежал на спине, чувствуя каждую косточку позвоночника, и смотрел на крест. Иногда он закрывал глаза, и тогда светящееся распятие проступало перед его закрытыми глазами. Аллен думал.
Сначала он вспоминал все то, что видел в своей жизни за девятнадцать лет, все хорошее и плохое. Потом воспоминания кончились, и родные лица куда-то отступили. Теперь, закрывая глаза, он видел то же, что и с открытыми, — светящийся крест. Он казался себе пустым и очень легким, и один раз он увидел темницу словно бы сверху, откуда-то из-под потолка. Снов ему не снилось.
Только один раз Аллену приснился сон — и сон этот был удивительно прост. Он увидел герб, тот, который все еще носил на груди. Алое поле, три белые полосы. И Аллен понял, что означает этот герб — или что он означает теперь. Три рыцаря, дошедших до конца, три их белых пути через алую кровь. Это была кровь Роберта, Клары, Марка, Алленовой матери, Марии, Эйхарта, всех тех невинных людей с теплохода «Инюсвитрин». И — их самих.
Он хотел рассказать сон друзьям, решив, что это, наверное, важно, и лежал с закрытыми глазами, собираясь с силами, чтобы начать разговор. Они так отвыкли говорить, что для этого требовалось собираться с силами.
Но молчание нарушил, как ни странно, Гай.
— Аллен. Ты не спишь?
— Нет.
— Чего бы ты больше всего на свете хотел?..
Воды, хотел сказать Аллен, воды. Один глоток. Нет ничего на свете вкуснее воды. И еще — увидеть небо. И чтобы все, кого он предал и бросил, сделались счастливы там, где они сейчас. Но Аллен не сказал так, потому что это была бы неправда.
Ожидание смерти изменило его — но не так, как, должно быть, полагал Повелитель Мух. Не будучи человеком, демон, наверное, не учел какой-то важной особенности человеческой души. Аллен по-прежнему боялся смерти — но так, как боятся войти в холодную воду, как боятся мига соединения с возлюбленной на брачной постели, как боятся разрубить корабельный канат. Чем большая тьма окружала его, тем больше он жаждал света.
— Больше всего на свете?.. Видеть Святой Грааль.
Да, ибо в Нем — и вода, и свет неба, и лица всех, кого он в жизни любил. И еще нечто — то, что было общего у воды, неба и любимых людей, у алой розы и церковных статуй, бывшее в том, как перед самым концом улыбнулся Роберт и как улыбался Алленов первый в жизни рыжий пес. Сердце путей, хотел сказать Аллен, все пути встречаются в Сердце Мира, и мы тоже встретимся там. Но он уже сказал достаточно, и слова были не нужны.
И тут дверь в узилище распахнулась.
Она распахнулась.
Дневной яркий свет пал на их лица, и они зажмурились, как слепые кроты. А тот, кто ждал их у дверей, казался еще ярче этого света, и он был очень стар — но моложе любого из них, если молодость — это сила жизни и сила радости, бьющаяся в человеческих телах.
Он ступил на землю темничного пола, этот высокий старик с ярко выраженными иудейскими чертами лица — длинноносый, с глубоко посаженными темными глазами. Волосы у него были совершенно белые, и белизной сверкала его борода.
Никто из троих не смог встать, чтобы приветствовать его, и он протянул руку Гаю, помогая ему подняться:
— Встань, друг мой. Ночь прошла, и день на пороге.
Следующий, кому он подал руку, был Аллен; и когда он коснулся сухой и горячей старческой ладони, словно электрический разряд пробежал по его коже, и Аллен понял, что впрямь может встать.
— Поднимайся, сын мой, сынок. Приходит время радоваться, смерть отступила.
Последним он поднял с земли Йосефа и, подняв, прижал к своей груди, как утерянного и вновь обретенного родича.
— Идем, брат мой. Смотри, какой день.
— Кто ты, отче? — спросил Йосеф чуть слышно, хотя и знал ответ.
— Я — Иосиф. Не удивляйся, что я среди вас, — ведь и я когда-то жил на земле. Я пришел, чтобы отвести вас в свой дом.
Глава 5
…Неподалеку от замка протекала река. Погрузившись по грудь в быструю шумящую воду, они долго и жадно пили — и с каждым новым глотком смерть отходила от них еще на шаг. Аллену казалось, что они могут выпить всю реку до дна. Потом он окунулся с головой, смывая с тела темничную грязь семи бесконечных дней. Семь дней и семь ночей провели они в узилище, и спасение подоспело едва ли не в последний момент.
Не стыдясь своей наготы, Аллен вышел из воды. Руки его, даже сквозь живую влагу, стекающую с них, все еще пахли пергаментом, сухой землей — к которой он был так близок. Он посмотрел на двух своих спутников и понял, что сам, наверное, таков же — они все страшно исхудали, Гай оброс рыжеватой щетинистой бородой. Губы у них были черные, глаза слезились от яркого света. То, как выглядели трое друзей, и впрямь определялось поговоркой «краше в гроб кладут», но это не имело почти никакого значения.
Когда они, шатаясь и едва держась на ногах, покидали замок пленения, Аллен поразился запустению, коснувшемуся этого места, — будто они провели в узилище не менее сотни лет. Не было видно ни души, да что там — казалось, что в этом замке никто не живет уже давным-давно, так обрушились оконные арки, и плющ, пробиваясь меж каменных плит, оплел пожелтевший мрамор колонн. Серые лепешки мха, похожие на странный лишай, виднелись там и тут на арке разбитых ворот. Подъемный мост, тяжелый и темный, с подточенной жуками древесиной, был опущен, обрывок ржавой цепи свисал в пересохший ров. Свод местами просел и обвалился. Замок Повелителя Мух умер, а может, и не жил никогда.
У реки их ждали кони. Ни Йосеф, ни Гай не посмели отказаться от предложения подняться в седло; кроме того, идти на своих ногах они явно не могли. Конь, подошедший к Йосефу, был белым как снег; Аллену достался рыжий и легконогий, с коричневой гривой (почему-то этот конь казался ему смутно знакомым — может, Аллен его видел во сне?). Скакун Гая был темно-гнедым, с длинным шелковистым черным хвостом. Спаситель их, который, несмотря на старость, оказался на редкость крепок телом, помог каждому из них подняться в седло. Особенно тяжело пришлось Йосефу, которому мешал то меч, то подол длинной альбы, а от резкого движения у него закружилась голова, и он едва не сверзился с седла по другую сторону.
К Иосифу же подошел его конь — светлый, как серебро, с колокольцами на поводьях. Старец изумительно красивым движением (которое смог оценить, увы, только Аллен) взлетел в седло, и ему ничуть не помешала длинная одежда.
