— Ну ладно, а теперь ты расскажи, за что на тебе красная пижамка? — Неожиданно сменил тему сокамерник. — За травку и малолеток такой фасон на Антилах не дают.
Леже посмотрел на свою красную тюремную робу и подумал, что в глазах бритоголового «bratka» то, что случилось с ним, выглядит всего лишь хулиганской выходкой.
— Меня обвиняют в убийстве, — тихо признался он.
— Это я понял. Иначе на тебе была бы матроска.
Леже шутки не оценил.
— Дали бы синюю спецовку, — пояснил бритоголовый.
— А… Да.
— Не кисни. По сравнению с Россией здесь сидеть одно удовольствие. — Бугай похлопал его по плечу. — Я первый раз попал на зону в семнадцать и сидел в Магадане. Зимой минус сорок, летом плюс сорок, — вот это я понимаю. А тут — бабки есть, адвокат есть, больше трешки не дадут. Сколько трупняков, один, два? — уточнил он с видом знатока.
— Один. Но только… Это произошло не здесь. Это произошло в Москве.
Бугай присвистнул и длинной матерной фразой оценил по достоинству всю серьезность положения.
— Мужик? Баба?
— Мужик.
— С плечами? Крутой мужик? Ну кто он, я спрашиваю, мент, бомж, сосед по квартире?
— Бизнесмен. Очень богатый.
— А какого хрена тебя угораздило?
— Так уж вышло…
— Ну, корешок, тебе крупно не повезло, — подытожил сокамерник и минут десять терзал поникшего Леже страшными подробностями лагерного быта.
— Но на зоне легче, хуже всего в предвариловке. Будешь сидеть в СИЗО в Бутырке или в Матросской Тишине. До суда года полтора можешь отсидеть. А там, если ты болеешь СПИДом, то тебя мажут зеленкой, а если открытой формой туберкулеза, то дают аспирин.
— Меня обещают выдать России. Я, кажется, влип, да?
— По самые уши. Если нужна помощь, говори. За мной скоро приедет «лоер», выкупать меня под залог.
— Тебя выпускают? — удивился Леже. — Так скоро?
— Такие, как я, надолго не задерживаются. Работа ждать не может. Я здесь и так, можно сказать, на отдыхе. Так что говори, если надо решить какие-то проблемы…
Леже с надеждой посмотрел на бритоголового. Подходящая кандидатура для серьезного разговора с должниками.
— Мне нужно найти одну женщину, — торопливо заговорил он. — Она была здесь неделю назад, но теперь могла уехать. Она должна вернуть мне один важный документ.
Если бы Леже был внимательнее, он бы поразился неожиданному изменению, произошедшему в лице его сокамерника. Бугай стал так серьезен, что, казалось, он не дышат.
— Я не хочу ехать в Россию.
— Да уж, в Россию тебе нельзя, — тоже шепотом подтвердил сокамерник. — Не выдержишь. Я тебе точно говорю.
— Я слышал. Там ад. Лучше я покончу с собой. Я придумал, как мне выпутаться. Я сознаюсь в одном преступление, которое совершил раньше, во Франции. Оно осталось нераскрытым. Та женщина, о которой я говорю, шантажировала меня. Она русская. Настоящая русская из Москвы. Ее зовут Любовь. Она разыскала меня и предложила убить ее мужа. Она меня шантажировала. Она выкупила у полицейского комиссара мое признание, которое я сделал в ту ночь, когда меня арестовали, сразу после первого убийства. Она обещала мне деньги, но только ради денег я бы не согласился. Она пообещала вернуть мне ту бумагу, которую купила у комиссара, и обманула…
У Леже нервно дрожали руки. Шепот его становился все тише и тише. От табачного дыма в камере стало сизо. Они сидели на полу, прислонившись спинами к прохладной стене. Даже на расстоянии от Леже бритоголовый ощущал, как бывшего пилота трясет мелкий озноб, когда он рассказывал о Кричевской.
— Она страшный человек. С виду такая невинная. Если бы ты ее видел! Светлые волосы, бархатистая, как персик, кожа и зеленые глаза. Пронзительно зеленые, как утренний океан. Найди ее. Я хочу, чтобы она узнала, что такое боль. Пусть ей будет больно. Мне кажется, она из тех, кто никогда в своей жизни не страдал. Не надо ее убивать, пусть живет. Я бы ее просто изуродовал… Изуродовал лицо, тело. Почему сейчас не клеймят преступников? Во Франции раньше преступниц клеймили. Это негуманно. Да, я лично не хотел бы ходить с клеймом на лице. Но в природе у хищников есть предупреждающая раскраска. У змеи — яркие пятна. В природе гуманнее. А у нас? Эта змея лежит с тобой в постели, и ты ее греешь и не знаешь, что это не человек. Она страшнее мамбы, которая должна ужалить, чтобы не отравиться собственным ядом. Страшнее галапагосского варана. Я преступник. Я убийца. Я убил двоих людей, которые мне ничего не сделали. Не думаю, чтобы я раскаивался в этом. Но я хотя бы осознаю, что сделал. А она абсолютно не сознает!
Расширенные зрачки Леже, темные, пьяные от крепкого табака, уставились на сокамерника.
— Порой она мне снится. Я держу ногу на педали газа… Она рядом. Я хочу ее размазать по стенке, а она смеется, и у меня ничего не выходит. Я бы хотел, чтобы она оказалась в инвалидном кресле, без ног, уродиной, чтобы ни один пластический хирург за нее не взялся. Когда ты найдешь ее, не слушай ни одного слова! Она обязательно будет лгать. Она лжет, как дышит. Два раза во Франции ее тестировали на детекторе лжи, и она обманула детектор. Потому что она уверена, что ни в чем не виновата. Она так часто лжет, что сама в это верит. Когда я встречался с ней в Москве после смерти ее мужа, она мне стала рассказывать про несчастный случай! Мне! Тому, кто сидел за рулем!
Леже истерично потряс себя за воротник красной робы.
— Я был потрясен. Я такого еще не видел. Я знал парней, которые жрали колеса и мазались всякой дрянью, так что жили в двух реальностях, но она была чистой! И она мне рассказывала про несчастный случай! А когда я ей напомнил, как все было, она посмотрела на меня так, будто я только что ее разбудил и она не понимает, где она находится и что я здесь делаю.
Леже умолк. Трясущимися руками поднес к губам кончик сигары и глубоко затянулся. Бритоголовому показалось, что в уголках глаз бывшего гонщика блестели капли. Слезы? Леже резко провел рукавом робы по лицу.
— Когда Улисс плыл мимо острова сирен, он приказал привязать себя к рулю и залепить уши воском. Когда эту женщину взяли, она заплела мозги одному молодому офицеру Интерпола, и он помог ей выпутаться. Он прилетал ко мне.
Бритоголовый сокамерник сжал мальцы так, что хрустнули костяшки.
— Как это — прилетал?
— Сначала я получил от него письмо. У нас с той женщиной осталась связь. Через контору ее адвоката в Париже. Сначала нужно отправить письмо из Франции без обратного адреса на адрес офиса. В письме никаких имен. Адрес электронной почты. Каждый раз для рассылки создавался новый ящик. В письме — инструкция по месту встречи.
— Как у шпионов, — буркнул бритоголовый.
— Ее отец был советским дипломатом. Этим все сказано. На месте я должен был найти заложенную капсулу в банке из-под кофе или в смятой пачке сигарет «Житан». Так мы договаривались о свидании. Вместо нее явился русский интерполовец. Мы встретились с ним в кафе на левом берегу.
