– Многие авторитеты так делали. Они не могли снять цепь –отрубали себе руку и тогда бежали. А ногу было бы еще лучше. Но придетсяобойтись без этого. Особой необходимости у нас нет, а кроме того, Джим – негр,и не поймет, для чего это нужно; ему ведь не растолкуешь, что в Европе такпринято… Нет, придется это бросить! Ну, а веревочную лестницу – это можно: мы разорвемсвои простыни и в два счета сделаем Джиму веревочную лестницу. А переслать ееможно будет в пироге, – уж это всегда так делают. И похуже бывают пироги, даприходится есть.
– Что ты это плетешь, Том Сойер? – говорю я. – Не нужноДжиму никаких веревочных лестниц.
– Нет, нужно. Ты лучше скажи, что сам плетешь неизвестночто, и ведь ничего в этом деле не смыслишь! Веревочная лестница ему нужна, увсех она бывает.
– А что он с ней будет делать?
– Что делать будет? Спрячет ее в тюфяк – не сумеет, что ли?Все так делают, значит, и ему надо. Гек, ты, кажется, ничего не хочешь делатьпо правилам – каждый раз что-нибудь новенькое да придумаешь. Если даже эталестница ему не пригодится, ведь она же останется у него в тюфяке после побега?Ведь это улика? Ты думаешь, улики не понадобятся? Еще как! А ты хочешь, чтобысовсем улик не осталось? Вот это было бы хорошенькое дельце, нечего сказать! Ятакого никогда в жизни не слыхал.
– Ну, – говорю, – если уж так полагается по правилам, чтоб унего была лестница, – ладно, пускай будет, я вовсе не хочу идти против правил.Одно только, Том Сойер: если мы порвем простыни, чтобы сделать Джиму лестницу,у нас будут неприятности с тетей Салли, это уж как пить дать. А я так думаю:лестница из ореховой коры ничего не стоит, добро на нее изводить не нужно, а впирог ее можно запечь не хуже, чем тряпичную, и в тюфяк спрятать тоже. А Джимне очень в этих делах разбирается, ему все равно, какую ни…
– Ну и чушь ты несешь, Гек Финн! Если б я не смыслил ничего,так помалкивал бы! Где это слыхано, чтобы государственный преступник бежал полестнице из ореховой коры? Да это курам на смех!
– Ну ладно, Том, делай как знаешь; только все-таки, еслихочешь послушать моего совета, лучше позаимствовать простыню с веревки.
Он сказал, что это можно. Тут у него явилась еще одна мысль,и он сказал:
– Позаимствуй кстати и рубашку.
– А для чего нам рубашка, Том?
– Для Джима – вести дневник.
– Какой еще дневник? Джим и писать-то не умеет!
– Ну, положим, что не умеет, но ведь он сможет ставитькакие-нибудь значки, если мы сделаем ему перо из оловянной ложки или из старогообруча с бочки?
– Да что ты, Том! Можно выдернуть перо у гуся – и лучше, Кгораздо скорей.
– У узников гуси по камере не бегают, чтобы можно было перьядергать, эх ты, голова! Они всегда делают перья из чегонибудь самого твердого инеподходящего, вроде обломка медного подсвечника, да и мало ли что подвернетсяпод руку! И на это у них уходит много времени – недели, а то и месяцы, потомучто перо они оттачивают об стенку. Гусиным пером они писать ни за что нестанут, хоть бы оно и оказалось под рукой. Это не принято.
– Ну ладно, а из чего же мы ему сделаем чернила?
– Многие делают из ржавчины со слезами; только это ктоПопроще и женщины, а знаменитости пишут своей кровью.
– И Джим тоже может; а когда ему понадобится известить весьмир, что он заключен, послать самое простое таинственное сообщение, так онможет нацарапать его вилкой на жестяной тарелке и выбросить в окно. ЖелезнаяМаска всегда так делал, и это тоже очень хороший способ.
– У Джима нет жестяных тарелок. Его кормят из миски.
– Это ничего, мы ему достанем.
– Все равно никто не разберет.
– Это вовсе не важно, Гек Финн. Его дело – написать ивыбросить тарелку за окно. А читать ее тебе незачем. Все равно половинуразобрать нельзя, что они там пишут на тарелках или еще на чем.
– Тогда какой же смысл тарелки портить?
– Вот еще! Ведь это же не его тарелки!
– Все равно, чьи-нибудь, ведь верно?
– Ну так что ж? Узнику-то какое дело, чьи они…
Он не договорил – мы услышали рожок, который звал к батраку,и пошли домой.
За это утро мне удалось позаимствовать с веревки простыню ибелую рубашку; я разыскал еще старый мешок и положил их туда, а потом мы взялигнилушки и тоже туда сунули. Я называю это «заимствовать», потому что мойродитель всегда так говорил, но Том сказал, что это не заем, а кража. Онсказал, что мы помогаем узнику, а ему все равно, как добыть вещь, лишь быдобыть, и никто его за это не осудит. Вовсе не преступление, если узник украдетвещь, которая нужна ему для побега, То его право; и для узника мы имеем полноеправо красть в этом доме все, что нам только понадобится для его освобожденияиз тюрьмы. Он сказал, что если бы мы были не узники, тогда, конечно, другоедело, и разве только уж самый последний негодяй, дрянь какая-нибудь станеткрасть, если не сидит в тюрьме. Так что мы решили красть все, что только подруку подвернется. А как-то на днях, уже после этого, он завел целый разговориз-за пустяков – из-за того, что я стащил арбуз с огорода у негров и съел его.Он меня заставил пойти и отдать неграм десять центов, не объясняя за что.Сказал, что красть можно только то, что понадобится. «Что же, – говорю, –значит, арбуз мне понадобился». А он говорит, что арбуз мне понадобился вовсене для того, чтобы бежать из тюрьмы, – вот в чем разница. Говорит: «Вот если быты спрятал в нем нож для передачи Джиму, чтобы он мог убить тюремщика, тогдадругое дело – все было бы в порядке». Ну, я не стал с ним спорить, хотя невижу, какой мне интерес стараться для узника, если надо сидеть да раздумыватьнад всякими тонкостями каждый раз, как подвернется случай стянуть арбуз.
Так вот, я уже говорил, что в это утро мы подождали, покавсе разойдутся по своим делам и во дворе никого не будет видно, и только послеэтого Том отнес мешок в пристройку, а я стоял во дворе – сторожил. Он скоровышел оттуда, и мы с ним пошли и сели на бревна – поговорить. Он сказал:
– Теперь все готово, кроме инструмента; ну а это легкодостать.
– Кроме инструмента?
– Ну да.
– Это для чего же инструмент?
– Как для чего? Чтобы копать. Ведь не зубами же мы землювыгрызать будем?
– А эти старые мотыги и лопаты, что в пристройке, не годятсяразве? – спрашиваю.
