в них веришь?
– Верю, – устало произнес Миролюб, даже не добавив привычное «ясно солнышко». Мне вдруг пришло в голову, что он, подобно Альгидрасу, ни разу не назвал меня наедине Всемилой. И Алвар ни разу не назвал. Но долго этой странности удивляться мне не пришлось, потому что Миролюб неожиданно произнес:
– Я не сын князя.
Я понимала, к чему велся этот разговор, но все равно невольно поежилась от безысходности, которая прозвучала в его голосе. Мне захотелось сказать, что это не имеет значения. Радогость был Улебу сыном, Всемилу Добронега считала дочерью. Какая разница, кто родил? Но было ли это верным, если речь шла о княжеской семье?
– А есть что-то кроме свитков?
– Мать… Милонега, – поправил он сам себя, – всегда души во мне не чаяла. Будто я был родным, понимаешь?
– Погоди! Ты не только не сын Любиму, ты и Милонеге не сын? – удивилась я, и больше всего оттого, что Миролюб настолько мне доверяет.
– Если верить свиткам, никто из нас не знал матерей, потому что те пришли в мир, дабы родить нас, и все.
– Погоди, – вновь заговорила я. – Но тогда у тебя тоже должна быть Сила. Разве нет? – а сама я подумала, что не вижу Миролюба так, как других, зато мне всегда удавалось улавливать тень его эмоций. Не так ярко, как с Альгидрасом или Алваром, но все же…
– А у тебя есть? – вдруг ответил он вопросом на вопрос, застав меня врасплох.
Я замешкалась с ответом, и Миролюб сам пришел мне на помощь.
– Ты ведь никого не видела на лодье Будимира. Сама ведь после говорила, что не было никаких кваров. Просто ты знала, что будет. Так?
Я невольно обхватила плечи, почувствовав себя очень неуютно под пристальным взглядом княжича.
– Можешь не говорить ничего – сам знаю.
Но я все равно кивнула, подтверждая его правоту.
– Вот и у меня Сила, – задумчиво проговорил он, отводя ветку от тропки и поднимая ее над моей головой.
– Какая?
– Меня ни стрела, ни клинок не берут, – произнес Миролюб. – Я слов на пластине прочесть не мог – сама знаешь: по-кварски не обучен. Но я еще смолоду заметил: точно после плена того ничто меня не брало. Мать порой, как умом светла была, говорила, что она своим разумом за то заплатила. И я даже верил. И сейчас верю. Может, не только разумом, но и им тоже. Уж сколько раз убить меня пытались – вспомнить страшно. Да все втуне.
– Может, и правда оберег хранит? – неуверенно предположила я, а взгляд обернувшегося Миролюба зацепился за мою бусину.
– Хванец свою отдал? – буднично спросил он.
Я на миг коснулась бусины и запахнула шаль, пряча ее от посторонних глаз.
– Не знаю, – ответила я, сообразив, что даже не подумала о том, что Альгидрас отдал мне свой оберег.
А ведь, скорее всего, так и было, потому что вряд ли у него в последние недели нашлось достаточно времени для такой кропотливой работы.
– И что ты будешь делать теперь, когда узнал? – перевела я тему.
Миролюб пожал плечами:
– А что теперь сделаешь?
– Будимир подтвердил? – спросила я.
Миролюб кивнул, а потом добавил:
– Моим отцом был Светозар, брат князя. Он погиб пятнадцати весен от роду.
– Вот почему вы так похожи! – воскликнула я.
– Откуда знаешь?
Мое сердце екнуло. Миролюб своим пониманием и добрым отношением довел до того, что я почти не следила за тем, что говорю.
– Добронега сказывала. Или еще кто. Не помню.
– Да. Отец… князь тоже сказывал. Еще сказывал, что Светозар девушку любил. После его смерти ее в княжеский дом забрали. Вроде как в память о брате. Да только забрали, верно, потому что сына ждала.
– А что с ней потом стало?
– А никто не помнит, – горько усмехнулся Миролюб.
– Даже Будимир?
– Сказал, что померла. А как и когда, не помнит. Так что у меня все как у хванца.
– Мне жаль. Зато тебя стрелы да мечи стороной обходят, – попыталась пошутить я. – А почему ты сказал, что у князя четыре дочери? У тебя ведь пять сестер.
– Желана не дочь князя. Она… Будимиру дочь.
Я поперхнулась воздухом и закашлялась.
– Он за спиной князя… Столько же лет с ним, – запинаясь, забормотала я. – И твоя мать, то есть Милонега…
– Спрос с того, чья вина, – жестко произнес Миролюб, и мои щеки запылали, потому что именно этой фразой Миролюб простил мою измену.
– Прости, – пробормотала я.
Ничего не ответив, княжич остановился и медленно повернулся ко мне. Он смотрел напряженно, словно что-то для себя решая. Я огляделась по сторонам и поняла, что за разговорами мы прилично углубились в лес.
– Ты хоть помнишь, в какой стороне Свирь? – нервно улыбнулась я. – А то придется потом Радиму еще раз с собаками лес прочесывать – нас искать.
– Свирь вон там. Слышишь Стремну? – указал Миролюб куда-то влево и назад.
– А разве Стремна не там? – махнула я в другую сторону.
– Там море.
– В лесу все слышится иначе, – пришлось признать мне. – Так что одна надежда на тебя. Сама буду плутать до ночи.
Я улыбнулась, но Миролюб не улыбнулся в ответ.
– Ты так расстроен вестью, что ты не княжич? Но ты ведь признанный сын. Какая разница, кто был твоим отцом? В тебе все равно течет кровь Любима. Он тебя любит, дружина тебя любит. Жизни готова за тебя отдать. Разве теперь что-то изменится?
– Если хоть кто-то прознает… То, что простят кровному княжичу, не простят названому, – произнес Миролюб, поставив меня в тупик, а потом совсем нелогично спросил, глядя мне в лицо: – Ты видела наш бой со Златаном?
– О да! Мне еще потом не одну ночь это снилось, – нервно усмехнулась я.
– Люд болтал, что я мог меч убрать, да не убрал.
– А ты мог? – спросила я, невольно поморщившись от неприятных воспоминаний.
– Людская молва всегда не к добру, – ушел от ответа Миролюб. – Коль кого сомнения точат, они против тебя обернутся. Через седмицу ли, через год…
– Ты мог убрать меч, Миролюб? – спросила я, и мое сердце больно стукнулось о ребра. Мне очень не нравилось то, куда свернул наш разговор, но оставить эту тему я уже не могла.
Миролюб кивнул, не отводя взгляда.
– Ты специально его убил? Но зачем? – прошептала я. – Только за то, что тот солгал? Ты настолько боишься молвы? Или же… Он не солгал?! – озарило меня. – Ты вправду сказал ему, что Олег виновен? Поэтому он и вышел биться так уверенно. Но… зачем?
– Потому что хванца должны были осудить, – медленно произнес Миролюб. – Они уж очень спелись с Радимом. Добра от того не было. Свирь слишком важна, чтобы отдавать ее на откуп чужаку. Князь пока терпит, но в том терпении слабость.
Я неверяще помотала головой, отчаянно желая, чтобы этого разговора не было.
– Господи, ты убил своего воина. Ты позволил выпороть Альгидраса. Все ради того, чтобы ослабить его влияние на Радима?
Я зажмурилась. Да, Миролюб мыслил государственными масштабами. Но Златан умер. Его сын остался без отца. Альгидрас мог тоже погибнуть у того чертова столба. Я открыла глаза и посмотрела на Миролюба. Он хмурился, но выглядел вполне обычно, будто мы говорили о чем-то будничном. Самое главное, он даже не пытался оправдываться, явно чувствуя свою правоту.
– Когда ты вернулся… это было чудом… Ты предстал спасителем. Если ты собирался избавиться от хванца, зачем вернулся?
– Я не собирался избавляться. Он должен был выжить и быть благодарным. Он был нужен мне в столице. Я не могу читать их свитки.
– Они настолько тебе важны, что из-за них стоило убивать?
Миролюб прислонился к могучему стволу и, запрокинув голову, посмотрел ввысь:
– Княжество обескровлено этой войной. На своей же земле приходится красться да таиться. Как видишь, свитки дали ответ, что нужно кварам. Стоило ли это еще нескольких жизней? Решай сама.
Я правда старалась посмотреть на это с позиции Миролюба, но, как назло, в голову лезли слова Радима о том, что у Златана «народился сын».
– А где на самом деле Ярослав? – спросила я, почему-то вдруг подумав, что именно он, а не квары, заманил Всемилу в этот лес.
– Мертв, – ответил Миролюб так спокойно, будто и не
