вершину лесистого холма и глядел на дорогу поверх толстой стены с круглыми стрельницами. Стройные башни готического собора возвышались над лабиринтом средневековых улочек, по которым расхаживали английские и прусские солдаты; колокола всё же сзывали добрых католиков на воскресную мессу.
Послали парламентеров к Веллингтону и Блюхеру. «Железный герцог» согласился принять генерала Лафайета. Новость об отречении императора не произвела на него впечатления («Я знаю об этом уже год»), переговоры о перемирии он назвал пустой тратой времени, однако предложил выписать комиссарам пропуска, чтобы они могли отправиться к государям, ожидавшим вестей в Гейдельберге – а может быть, в Мангейме. Фельдмаршал разговаривать не пожелал. Его адъютант Йозеф фон Вестфален сказал от его имени, что он остановит военные действия только в самом Париже и если ему выдадут Наполеона. Бенжамен Констан тотчас сцепился с Вестфаленом, припомнив ему какую-то дерзость годичной давности. Констана вообще всё раздражало, он вел себя, точно задиристый поджарый босерон, облаивающий стадо, уверовав почему-то в свою способность завалить волка в одиночку. Утром в понедельник он поскакал к прусским аванпостам, устроил там скандал, когда его задержали, нагрубил нагнавшим его комиссарам с пропуском, назвал князя фон Шёнбурга, которого «генерал Вперед» дал им в сопровождающие, глупым заносчивым мальчишкой, потому что тот позволил себе нелицеприятные высказывания о Бонапарте и с уверенностью рассуждал о скором воцарении герцога Орлеанского. Наконец, выехали на восток – навстречу Александру, Францу I и Фридриху-Вильгельму III.
«Куда они едут, зачем? – думал про себя Констан в ночной темноте, слушая оклики на гортанном северном наречии. – Пруссаки охраняют комиссаров от французов! Представителей народа – от этого самого народа! Потому что Франция не сдалась, Франция сопротивляется! Да, Веллингтон захватил за два дня Авен, Гиз, Камбре и Ам, издав в Креси – в Креси! – прокламацию к обывателям, в которой он грозил изъятием собственности всем, кто покинет свои дома, – его не очень-то испугались и послушались, как можно было убедиться по дороге. Мобёж обороняется, Суассон тоже, как и другие крепости (которые приходится объезжать, удлиняя дорогу), генералы собирают рассеянные части армии, возвращая им боеспособность. Не только армия – народ поднялся на борьбу, как и предсказывал император!»
В Лотарингии повсюду звучало имя полковника Бриса – местного уроженца и героя, о котором уже складывали легенды. Наполеон своими руками прикрепил к груди этого храбреца крест Почетного легиона за подвиг при Прейсиш-Эйлау. Ныне же Брис сколотил добровольческий корпус, верхом объезжая селения вместе с мамлюком Пьером. Должно быть, эта пара производила яркое впечатление – французский офицер в сверкающем золотом зеленом мундире и египтянин в тюрбане, красных шароварах и расшитом кафтане! Ружей на всех не хватало, люди брали в руки косы, вилы, топоры, выпрягали лошадей из плугов. И даже такая армия из землепашцев, возчиков, дровосеков, угольщиков, возникавшая как из-под земли на пути у до зубов вооруженного врага, была способна остановить его! Как раз в это воскресенье баварский корпус фельдмаршала Вреде (двадцать тысяч солдат!) сутки простоял в Сар-Юньоне, опасаясь атаковать партизан – «Армию с вилами», как ее здесь называли, – хотя их было в двадцать раз меньше! А когда конный авангард всё же выехал вечером на дорогу, Брис налетел на него со своими молодцами и обратил в бегство! Партизаны не вступали в регулярное сражение, они обстреливали отдельные отряды неприятеля, а потом растворялись в ночи. Разъяренный Вреде объявил Бриса вне закона, приказал снести его дом, а имущество передать военным госпиталям; трусливый муниципалитет Люневиля отказал герою в помощи и попросил баварского принца Карла о защите, но полковник всегда найдет кров, кусок хлеба и глоток вина в любой хижине, затерянной в лесах, среди оврагов, в предгорьях Вогезов, где живут настоящие патриоты! Вот почему его так боятся.
Вести переговоры о мире можно только с позиции силы – в этом Наполеон тысячу раз прав. А они едут вымаливать мир. Просить многократно униженных австрийцев, пылающих ненавистью пруссаков, пришедших издалека русских остановиться, когда они уже у цели! Нелепость. Интересно, хоть кто-нибудь из делегатов верит в успех своей миссии?
Палата пэров включила в депутацию графа де Понтекулана. Лишь он один, кстати, официально попросил предоставить ему отпуск, чтобы отлучиться из Парижа. В соответствующем постановлении было сказано, что граф, обладающий всевозможными добродетелями и прекрасными дарованиями, не может не преуспеть.
Спору нет, Понтекулан – личность выдающаяся. Хотя бы потому, что умудрился уцелеть, ни разу не изменив своим убеждениям. Он считает, что, в чьих бы руках ни находилась власть, самое главное – предотвратить злоупотребления ею. Граф с юных лет входил в свиту короля, но приветствовал отмену привилегий, затем он стал депутатом Конвента, но голосовал против казни Людовика XVI. Его объявили вне закона, ему пришлось скрываться в Швейцарии, где он, чтобы добыть себе средства к существованию, поступил в ученики к столяру. В Цюрихе тогда жил тайком и герцог Орлеанский, сделавшись учителем математики, два изгнанника подружились… Но вот закончился якобинский террор – и Понтекулан всеми силами сдерживал ответную жестокость, не позволяя карать за мысли и речи как за дела. Его назначили в Комитет общественного спасения – и он ввел в военное бюро молодого артиллерийского офицера Наполеона Буонапарте с его идеями похода в Италию, которого прочие сочли пустым прожектером. Наполеон, побывавший в тюрьме за связи с братом Робеспьера, явился в Париж требовать справедливости и тем привлек внимание Понтекулана. Именно Буонапарте стрелял потом в Париже из пушек по роялистам, пытавшимся покончить с Республикой, и именно Буонапарте разогнал Совет пятисот. (К тому времени депутат Понтекулан успел стать врагом Директории из-за своей принципиальности и непредвзятости.) Помнивший добро Наполеон, облекшись в мантию Первого консула, хотел сделать Понтекулана сенатором, но графу тогда было тридцать шесть лет, а дверь в Сенат открывалась с сорока. Его назначили префектом в недавно завоеванный Брюссель, и он прекратил там политические преследования, вернул эмигрантов, снял арест с их имущества, восстановил отправление культов. Потом была поездка в Константинополь вместе с генералом Себастиани – султан наградил его орденом Полумесяца, не менее важное поручение к великому визирю, командовавшему турецкой армией на Дунае, – и снова успех. Но удача не сопутствовала графу везде и во всём. Его старший сын Адольф, выпущенный в семнадцать лет из Сен-Сира лейтенантом, попал в плен в России и возвратился домой только после воцарения Бурбонов. Десять дней назад он вместе с братом, студентом Политехнической школы, сражался при Ватерлоо…
В среду комиссары были в Кайзерслаутерне, однако фельдмаршал Барклай-де-Толли сообщил им,
