придурок снова меня цепляет, но только в этот раз все заканчивается дракой.
Палыч придушит меня за это, честное слово, и я получаю удаление на две минуты, подставляя команду.
Смотрю за игрой, считаю секунды до возвращения на поле, прохожусь взглядом по трибунам и на пару секунд думаю, что сошел с ума.
Потому что я точно вижу Сашку.
Красивую, счастливую, улыбчивую.
И смотрит она… на меня.
И я смотрю. Потому что не могу не смотреть. Никогда не могу отвести взгляда.
Но что она тут делает? Она же улетела… Я лечу за ней в полночь вообще-то!
Это точно она? Может, меня припечатали слишком сильно и у меня теперь галлюцинации?
Но нет. Это она. Машет мне рукой так счастливо, словно ничего между нами ужасного не происходило, и я так залипаю, что чуть не пропускаю момент выхода на поле.
И понимаю, что без нее, без ее поддержки не мог играть. Точно как не мог играть раньше, когда она присутствовала на трибунах.
Теперь я ее чувствую. Кожей, душой и сердцем.
И последний орган, оказывается, у меня тоже есть. Хотя в последнее время он не подавал признаков жизни.
И наконец-то я беру себя в руки! Одного понимания, что она тут, мне достаточно для того, чтобы собраться.
Со второго периода мы выходим с преимуществом в одну шайбу, а в третьем забиваем еще две. Вторую – Леха, а третью – я с его передачи. И потом сразу же ищу глазами Солнцеву, замечая ее счастливую в объятиях своей лучшей подруги.
И я снова начинаю дышать. Полной грудью.
* * *
Когда игра заканчивается, я хочу сбежать от этой суеты к своей Сашке. Мне слишком многое надо ей сказать, но одно понимание того, что она не улетела, а пришла ко мне, уже дает надежду на светлое будущее.
Я подъезжаю к бортику, у которого стоит она, пробравшись к лавкам игроков, и встаю точно напротив, по привычке глядя точно в глаза.
Красивые, сияющие, мои любимые голубые глаза.
– Не улетела, – шепчу, но точно знаю, что она услышит даже среди сумасшедшего шума. Кивает головой, подтверждая мои слова. – А я билет купил, – усмехаюсь. Стягиваю с себя шлем и перчатки, бросая те на лед. – В полночь за тобой лететь собирался.
– А я тут, – тоже шепчет. Я на коньках еще выше обычного, чем она, поэтому мне приходится чуть наклониться и опереться локтями о борт, чтобы ей не пришлось так сильно задирать голову. – Мне твоя мама просто летать запретила, знаешь…
– Что? – пытаюсь понять, правильно ли я расслышал все ее слова. При чем тут моя мама и когда они успели увидеться, чтобы она запретила ей летать? – В каком смысле? Моя мама?
– Ага, – веселится Сашка, широко и счастливо улыбаясь. – Такая прекрасная женщина. Просила тебе привет передать.
Мы как два идиота стоим у этого бортика и общаемся шепотом, когда вокруг происходит какая-то вакханалия. Команда празднует победу, девчонки уже давно на льду со своими мужиками, а мы стоим тут в своем мирке и пытаемся понять друг друга. Даже не целуемся! Хотя капец как хочется.
– Привет от мамы? Сань, я не в силах разгадывать ребусы.
– Я была у нее в клинике. Случайно попала. Ты же говорил, что мама хороший гинеколог и мы можем к ней обратиться? Ну и…
– И что сказала мама? – замираю. То, что Саша пошла к врачу, это уже достижение.
– Ну она сказала, что случай не безнадежный. И что у меня волшебный жених. И вот надавала кучу разных бумажек, посмотришь? – вручает она мне распечатки, как будто я в них что-то понимаю.
Но смотрю. Наверняка даже с умным видом.
– Пациентка Солнцева, бла-бла, двадцать три года, жалоб нет, тра-та-та, беременность четыре-пять недель, патологий не выя… Стоп. Что?
Поднимаю на нее глаза, а она вся счастьем светится.
Не понял.
Перечитываю.
«Беременность четыре-пять недель». Перелистываю. Снимок УЗИ…
– Саш, это что? – с трудом выдавливаю из себя несколько слов, пытаясь собраться из кусочков, на которые я разлетелся.
– Это – наши дети, – говорит она гордо, но глаза снова наполняются слезами. – А это, – показывает она пальцем как раз на слезы, – гормоны!
– Дети?
– Дети, – снова кивает. – Ты абсолютно точно волшебный не только потому, что я беременна. А еще потому, что мы с тобой ждем двойню, Тимур.
Это… как? Что? Что мне делать? Что делать мне сейчас со всем этим?
Я чувствую сразу все. Сразу все эмоции мира чувствую, такое возможно вообще?
Меня трясет. Просто колотит, словно я привязан к электрическому стулу и меня лупит разрядами раз за разом.
– Сашка! – шепчу ей, хватая лицо в ладони. – Сашка моя! Господи… Я думал, умру от счастья, когда увидел, что ты здесь. Но ты снова сумела меня удивить еще сильнее. Я не знаю, что делать сейчас, лопаюсь от эмоций.
– И я тоже, – шепчет она доверчиво, а потом прижимается к моей груди и обнимает крепко-крепко. – Прости меня, хороший мой, прости за все, что я творила! Мне так перед тобой…
– Не-не-не, – отрываю ее от себя и кладу палец на губы. – Никогда моя женщина, а тем более беременная женщина ни перед кем не будет извиняться. Ясно тебе?
Она хихикает и кивает, снова стирая слезы.
А я, черт возьми, так счастлив!
Подхватываю Солнцеву на руки и кружу ее, аккуратно передвигаясь по льду, потому что мне хочется выплеснуть все эмоции, что так долго копились внутри.
Она верещит на моих руках, хохочет, обнимает за шею крепко и прижимается губами к моим, когда я останавливаюсь посреди льда и осматриваю всех, кто нас окружает.
Вся моя семья. Команда, которая стала семьей. Парни, которые стали лучшими друзьями, поддержкой и опорой. Тренер, который стал лучшим наставником не только на льду.
Коротышка, как всегда, пришла к Саве, катается на его спине и довольно смеется. Именно на их свадьбе я впервые увидел Сашу и понял, что пропал в ней целиком и полностью.
Колосовы совсем уже пузатые, Егор станет самым первым батей в этом году, но точно не последним. Стоит у бортика и вяжет на шее Алиски шарф, чтобы та не замерзла.
Коваль, как всегда, трется около Оли, и мелкий с ними, они крутая семейка. Если у нас будут пацаны, ну или один пацан хотя бы, отдам его тоже в хоккей. С таким тренерским составом, как Сава и семейство Ковалевых, он точно добьется успехов.
Серый с Аленкой вообще как показатель идеального терпения. Что творилось между ними на сборах,
