о ней, но запоздало, а пол покрыт лужами.
Паника разливается по венам, и холодная вода просачивается сквозь носки, когда я бросаюсь к Серафине. Когда я подхожу ближе, несколько капель падает мне на лицо и предплечья. Даже если переключатель установлен на горячую воду, та уже успела остыть. Нашего резервуара хватает на три-четыре душа, иногда больше. А значит – Серафина находится здесь примерно час.
Как долго она просидела под холодной водой?
Опустившись на колени рядом с ванной, я закрываю кран и безуспешно пытаюсь поймать взгляд Серы. Она вся дрожит: ее светлая кожа покрыта мурашками, губы побелели. Я почти уверен, что у нее шок, но понятия не имею, из-за чего.
Никогда в жизни я еще не был так напуган, но ради Серафины мне нужно сохранять спокойствие.
– Сер, – чтобы привлечь ее внимание, я дотрагиваюсь до ее плеча и осознаю, насколько ледяной она кажется на ощупь. Ее взгляд встречается с моим, но она никак не реагирует. – Ты замерзла, детка. Сначала мы тебя высушим, а потом попытаемся согреть, хорошо?
Она, не смотря на меня, молча кивает.
Я отворачиваюсь, чтобы достать из-под раковины стопку пушистых белых полотенец и перекидываю одно через плечо. Пусть Серафина не мешает мне вытирать себя, но и не помогает. Приходится изловчиться, но я все же укутываю ее в два полотенца, прежде чем поднять на руки. Пока я несу Серафину в свою комнату, она прижимается к моей груди.
Поддерживая ее одной рукой, я перекладываю подушки в изголовье кровати так, чтобы подложить их Серафине под спину.
– Тебе нужно одеться, Динь.
Я торопливо натягиваю на нее одежду, при этом описывая каждое свое действие так, что создается впечатление, будто я говорю сам с собой. Серафина безмолвно подчиняется, когда я одеваю на нее свою черную футболку, а после набрасываю на плечи запасное полотенце, чтобы холодная вода с волос не стекала на спину. Затем я помогаю ей забраться в самые теплые джоггеры, которые у меня только есть, и в завершение надеваю на ноги носки. Конечно, все это ей велико, но, по крайней мере, теперь она сможет согреться.
Взяв еще одно полотенце, я аккуратно, стараясь не дергать, вытираю ее волосы настолько, насколько получается.
– Скажи, если больно, – бормочу я, хоть и знаю – она не скажет. Серафина как зомби. Я не понимаю, что произошло. И подозреваю, что никто не знает, иначе Чейз уже был бы здесь.
Как только ее волосы становятся достаточно сухими, я беру из шкафа одну из толстовок «Соколов», флисовая подкладка которой еще не истерлась, и надеваю ее на Серафину. Она больше не дрожит, и ее кожа уже не кажется такой холодной. Пусть она и выглядит лучше… но она все еще не произнесла ни слова.
Сходя с ума от беспокойства, я опускаюсь перед ней на колени. В голове проносится миллион вариантов, от ужасного до настоящей катастрофы. Я лишь хочу, чтобы с ней все было в порядке. Мне нужно знать, что с ней все в порядке.
– Что случилось, Сер? – я беру ее за руки, испытывая облегчение: с того момента, как я вынес ее из ванной, она успела согреться.
Когда Сера смотрит на меня, ее глаза блестят от непролитых слез. В моей гигантской одежде, с таким взглядом, она кажется невероятно уязвимой. Такой маленькой и хрупкой.
– Что-то с твоей мамой?
– Нет, – качает она головой.
Поскольку это было самым логичным объяснением ее состояния, я теперь пребываю в еще большей растерянности, чем раньше.
– Тогда что? Поговори со мной, – умоляю я. – Пожалуйста.
Проходят секунды, но она так и не отвечает. Она прячет руки в рукавах моей толстовки и обнимает себя за плечи.
– Ты можешь мне все рассказать, – успокаивающе поглаживаю я ее по спине. – Обещаю, что поддержу тебя. Но я не смогу помочь, пока не узнаю, в чем дело.
– Дело во мне, – наконец произносит Серафина. – Тест оказался положительным.
Ее голос срывается, а вместе с этим разбивается и мое сердце.
– Какой тест? – вытягиваю я шею в попытке заглянуть ей в лицо, но она отказывается смотреть на меня. – Ты что, беременна?
Сера прячет лицо в ладонях, ее тело сотрясают рыдания. Я лихорадочно обдумываю то, что может означать для нас положительный тест на беременность. Ребенок. Родительство. Немного пугает, поскольку случилось раньше, чем я представлял себе, когда играл в «А что, если…». Но мы справимся. Ради Серафины я готов на все, даже жить не по сценарию.
Я усаживаюсь на кровать и обнимаю Серу, пока она все еще продолжает плакать.
– Все в порядке, Динь. Вместе мы справимся. Я никуда не собираюсь. Беременность….
Она потрясенно смотрит на меня.
– Нет, Тай. Я о генетическом тесте. У мамы мутация BRCA, а этим утром я узнала, что и у меня тоже.
– BRCA? – повторяю я, ненавидя себя за то, что ничего не понимаю.
– Это ген рака, – объясняет она, и ее крошечное тело охватывает новый приступ рыданий. – Все плохо. Очень плохо. Существует большая вероятность того, что в будущем я заболею раком. Завтра… Завтра я иду к врачу, чтобы узнать подробности.
В моей голове будто бы взрывается бомба. Серафина. Ген рака. Все это просачивается в мой мозг в виде абстрактных идей, находящихся за гранями понимания. Я не могу смириться с услышанным. Не хочу принимать тот факт, что с ней может что-то случиться… что она может заболеть.
Из всех возможных вариантов этот даже не приходил мне в голову. Я даже не знал о генетическом тестировании. Почему она мне не рассказала?
И тут я осознаю, что она пыталась.
– Сера, – теперь голос срывается у меня. – Мне так жаль. Я должен был быть рядом. Прости, что не знал.
В груди зарождается такая сильная боль, что кажется, ее вот-вот разорвет на части. По сравнению с тем, через что ей пришлось пройти, все те вещи, о которых я беспокоился, кажутся смехотворными. Серафина снова отводит взгляд.
– Думаю… я была не уверена, захочешь ли ты об этом знать. Ты был так занят хоккеем и так переживал, и…
Ее слова выводят меня из равновесия. Если она действительно так думает, значит, я все испортил.
– Конечно, я хотел бы об этом знать, Динь. Я люблю тебя, – признание срывается с губ прежде, чем я успеваю себя остановить. Не знаю, подходящее ли сейчас время, хочет ли она вообще это слышать. Но это правда.
– Что? – Серафина поворачивается и с удивлением смотрит на меня.
– Я тебя люблю, – повторяю я, заправляя прядь влажных волос ей
