себе. Галахад оставил ей свою душу. Это единственное, что у неё осталось. Даже своей души, как она считала, у неё нет. Она шептала сама себе, пытаясь связаться с Галахадом. Он должен был быть там, внутри неё. Там, где была её душа. Так почему она его не слышит?
Дорога тяготила. Острая боль в сердце от потери друга истощала. Это было похоже на пытку. Первые дни, когда путь только начинался и было полно физический сил, болело сердце. Шли недели и боль сердечная утихала. Но взамен её пришла усталость, которую она даже не могла представить. У них не было лошади, им приходилось идти пока ноги слушались. К вечеру они падали без сил. К тому же, нельзя было надеяться на встречу с прохожими. В сторону Волариса никто не ходил. Весь путь до Серебрадэна им пришлось пройти самим.
У ворот в город их остановила стража. Двое солдат прекрасно понимали, что пускать двух незнакомок посреди ночи, бледных и дрожащих, не к добру. Неизвестно, от чего они так ужасно выглядят. Последнее, что нужно городу — это чума.
— Доктор осмотрит вас поутру, в город нельзя, — безукоризненно сказал стражник.
— Прошу, нам бы кровать, — еле держась на ногах, сказала София.
— Позовите мэра, — сказала Мария. Её еле услышали, хоть она и пыталась из последних сил говорить погромче, — скажите, что вернулась Мария, та что была с рыцарем. И вместе с ней пришла его дочь, он поймет.
На солдат это произвело совсем не тот эффект, которого она ожидала.
— Ты решила дочь мэра использовать в годовщину её пропажи? Совсем стыда нету? — обозлились они, — а ну пошли отсюда!
— Возьми свой чёртов факел и посмотри на неё еще раз! — уверенно крикнула Мария громче, чем когда-либо.
Солдаты засуетились, словно им отдал приказ старший по званию. Оба подвели факел к бледному лицу Софии.
— Вроде похожа, — ответил первый, — но я мэра вблизи давно не видел.
— Вот именно, — сказал второй, — нам почем знать.
— Вы действительно хотите развернуть дочь мэра в годовщину её пропажи? Подумайте хорошенько, — сказала Мария, удивляясь своей собственной уверенности.
Солдаты прикинули последствия этого и последствия чумы. Они посовещались и приняли решения послать за кем-то из особняка, кто помнит, как выглядит дочь мэра.
Смелости разбудить советника войны или советника казны солдатам не хватило. К их большому сожалению, те спокойно спали у себя в комнатах, не подозревая о возможной благодарности и вечной снисходительности.
Солдаты подняли одну из самых старых горничных. Одну из тех, кто гонял маленькую Софию ночью по коридорам особняка, заставляя идти спать. Солдаты даже не стали спрашивать её имени. Они подняли её с кровати, дали немного времени, чтобы приодеться, и повели к воротам. Из-за такой необычной суматохи, многие горничные также проснулись. Но им не было дела до солдат: они повернулись на другой бок и спали дальше. Все кроме одной…
Клара, двигаясь посреди ночи между переулками на ощупь, скрывалась от солдат и шла за ними. Она не могла поверить, что правильно их расслышала. Дочь мэра? Здесь? Живая? Если это действительно так, это может значить только одно — Галахаду и Марии это удалось. Они освободили Воларис. Спасли его. Её сердце билось быстро от этой мысли. От того ужаса, что пережили эти двое. Что с ними будет теперь?
Клара подобралась настолько близко, насколько смогла. Она видела силуэты за воротами и слышала голоса. Она увидела тощую девчонку высокого роста. Это явно была не Мария. Значит, это должна быть предполагаемая дочь мэра. Да, так и есть. Старая горничная стала рассматривать именно эту девчонку. Два солдата подвели факел к её лицу. Сложно было понять, говорит ли что-то горничная или нет. Головой она не мотала, но и не кивала. Будто замерла. Солдаты тоже замерли рядом с ней.
#
— Ну так что? Это она? — спросил солдат справа от горничной. Спросил очень близко, почти на ухо.
— Сложно сказать, — горничная прищурилась, — я никогда не видела дочь мэра такой бледной и дрожащей. С синими губами и огромными мешками под глазами, как у этой. Да и было это десять лет назад. У меня память на лица…
— Думайте! — сказала солдат справа, теперь двигая факел в сторону горничной, а не Софии, — если вы скажете, что это не она, а окажется, что это она, мы упустим такое похвалу! Монеты, а может быть даже землю и дом!
— А может и она, — закивала горничная, притворно задумавшись.
Солдат слева заговорил:
— А если вы скажете, что это она и мы поведём её к мэру и представим, как давно утерянную дочь, только чтобы посыпать соль на рану и разбить возрождённую надежду — то место нам на плахе. Всем пятерым. Два солдата, горничная, лже-дочь и эта девчонка, что с ней.
Горничная представила себя без головы, на плахе. Да еще и за такую глупость. Язык ей бы держать за зубами и не надеяться на старческую память.
— Тогда… — горничная замешкалась, еще раз посмотрела на Софию, — тогда это невозможно определить. Когда она в таком состоянии. Дайте ей воды, еды и мягкую кровать. Что тут думать. Если это дочь мэра, то вы всё сделали правильно. За осторожность вас на плаху не поведут. Если это не дочь мэра — в худшем случае вы поможете бедной девушке.
— А что если болезнь какая разнесётся из-за них?
На этот вопрос горничная не могла ответить. Моральные дилеммы в её профессии встретишь не часто. Если она и знала, как принимать решения и мириться с подобными последствиями, то давно забыла за ненадобностью.
— Мы не больны! — воскликнула Мария, как только поняла, что план солдат по определению родства Софии с Жанпольдом не сработал, — мы шли две недели на своих ногах. Ели только белок, спали на холодной земле. Чудо, что мы живы.
Один из солдат приподнял факел и выставил впереди себя. Он смотрел в ту сторону, откуда пришли Мария с Софией.
— В той стороне ничего нет. Откуда вы шли столько дней?
— Вы знаете откуда. Там только одно место.
— Ты та девочка, — горничная начала вспоминать, — та девочка с рыцарем. С Галахадом.
Марии захотелось заплакать, услышав это имя. Или упасть на траву. Но точно не объяснять этим идиотам, что произошло.
— Да.
