годовщина. Десять лет как пропала его дочь.
— Господин мэр?
За столом помимо советника казны сидели ещё летописец и военный советник. Второй был таким же бессмысленным, как и надежда на то, что София ещё жива. Войн не было очень давно.
— Что там с Воларисом? — спросил мэр, всё так же отстранённо смотря в окно.
— А что с ним? — заговорил военный советник. Жанпольд начинал забывать, как звучит голос этого старика.
— Рыцарь уходил туда с девочкой. Совсем недавно. Помните?
— Так я думал, солдаты короля за ними отправились.
Жанпольд понял, что ошибался, когда подумал, что никакие слова сегодня не смогут оторвать его от окна или просто удивить. Он повернул голову к военному советнику. Напряг все мышцы на лице, показывая ненависть к его словам, и ответил для особо одарённых:
— Так мы ж их тела отправили на повозке обратно Боромиру. Ты где был?
— В отпуске.
— Зачем я тебя здесь держу? Напомни мне, военный советник. Помнишь мою дочь? Сколько людей ты отправлял на её поиски? Может тебя отправить, для большей мотивации?
— При всём уважении, господин мэр, мы не искали только в одном месте. По объективным причинам.
— Вот я и спрашиваю, что там с девочкой и тем рыцарем?
Военный советник покорно уставился в стол. Сказать было нечего, как и во все предыдущие разы. Каждый год, в один и тот же день, такой как сейчас, мэр был особенно не в духе. В этот день работа всегда стоит, никакие решения не принимаются.
После заседания королевского совета, советник казны — его звали Владимир и военный советник — Николай, стояли на улице, покуривая самокрутку.
— Зачем ты вообще решил поднят вопрос налогов сегодня? — спросил Николай, явно раздражённый тем, что стал козлом отпущения.
Владимир, огорчённый, что стал причиной раздражений Николая, ответил:
— Хотел его отвлечь как-то. В этот раз он ещё хуже выглядел. А повышение налогов всегда тема острая и требующая полного внимания.
— Что ж, в людях ты смыслишь меньше, чем в деньгах. Единственное, что ему поможет не горевать в этот день — живая дочь, — Владимир бросил бычок и размазал по земле ботинком.
#
Жанпольд заперся у себя в кабинете и не выходил уже давно. Его ужин остыл. Клара заменила свечи в третий раз. Она сидела за столом, уставившись в разделанную курицу на тарелке мэра. Она сама лично её разделала. Потом, через некоторое время, разделала ещё больше. Затем еще раз. Именно после третей разделки бедной курицы, Клара поняла, что по-особенному сегодня взволнована. Её пугает закрытая дверь кабинета мэра. Её пугает этот проклятый день. Она не могла представить, как это должно быть тяжело — не видеть свою дочь столько лет. Не знать, жива ли она.
Клара взяла в руки нож и вилку, подошла к разделанной курице, прекрасно понимая, что резать уже нечего. Блюдо, приготовленное для мэра, теперь походило на кашу для беззубого старика. И несмотря на это, ей ничего не оставалось делать. Её руки тряслись, подбираясь к тарелке. Сегодня был особенный день, и Кларе это нужно: как-то себя успокоить, поддаться импульсу, раствориться в тревоге. Тарелка заскрипела под напором ножа.
— Клара?
Жанпольд стоял в дверном проеме. Он явно не рассчитывал здесь так поздно кого-то увидеть.
Клара дёрнулась и сделала несколько шагов назад, будто её поймали с поличным.
— Извините, господин мэр. Я вам ужин подготавливаю.
Жанпольд зашагал к столу. Клара поняла насколько он был пьян.
— Я знаю, какой сегодня плохой день для вас, — попыталась она оправдать мэра в его и своих глазах.
Жанпольд добрался до стола и опустил на него руки. Еще несколько шагов без опоры, и он бы наверняка лежал на полу лицом вниз.
— Скажи мне, — начал он, не поднимая головы, — я плохой человек?
— Нет.
Жанпольд не оценил ответ. Он ничего не сказал, но по его вздохам можно было определить недовольство. Опираясь на стол, он дошел до своего стула и сел напротив тарелки с едой, нарезанной в четыре раза. Клара поклонилась мэру и поспешила выйти из комнаты.
— Стой, — сказал он ей, когда она была у порога.
Клара обернулась.
— Да, господин мэр, — она могла отчетливо рассмотреть его лицо, смотрящее на неё.
— Как это выходит, что тринадцатилетняя девочка смелее всех нас?
— Вы говорите о Марии?
— Чтобы спасти свою жизнь, она отправилась в Воларис. А я боюсь за свою шкуру. Считаю её ценней жизни моей дочери.
— На ваших плечах целых город. Вы не можете так просто взять и отправиться туда на поиски вашей дочери.
— Когда я увижу свою дочь…после смерти, — мысль о том, что он не увидит Софию при жизни, болезненно отозвалась на его лице, в его красных глазах, — что я ей скажу? Посчитает ли она мои оправдания достаточным основанием, чтобы бросить свою маленькую девочку в объятия смерти и даже не попытаться что-то сделать с Воларисом? Как я буду смотреть ей в глаза?
— Мне жаль, — голос Клары задрожал. Еще несколько слов и она расплачется на месте, — простите меня.
Клара исчезла в темноте коридора. Её быстрые шаги затихали вдали.
Тем временем, пока мэр тыкал вилкой в маленькие кусочки курицы, к городу подходили два человека. Изнуренные пешим путешествием и сном на холодной земле. София пыталась оберегать Марию: оставляла больше еды, дольше сторожила ночлег. Ведь девочка не умела стрелять из лука, а клинки, что дал ей Галахад, ею ни разу не были применены. Софии было тяжело присматривать за другим человеком на таком длинном пути. Она еле могла присмотреть за собой.
Спустя десять лет она впервые почувствовала голод, желание спать. Но кроме того, в ней появилась что-то более важное. То, что она думала потеряла навсегда. Надежда на жизнь. Столько эмоций нахлынуло на неё в связи с этим открытием. Эта надежда была как первая кружка эля для алкоголика. Она потеряла контроль над собой, над своими мыслями.
Мария никогда не чувствовала столько тревоги. Галахад давал ей безопасность. Даже в Воларисе. Какими бы безумными не были обстоятельства, она всегда могла положится на своего рыцаря. Но теперь он сгинул, словно оставил на морозе без одежды.
По ночам, пока София ходила по округе, высматривая дикий животных, чтобы отпугнуть их или убить для пропитания, Мария лежала на траве и тихонько шептала сама
