двух шагах позади.
— Срочная телеграмма начальнику хирургического отделения, — сказал дрогнувшим голосом Николай Степанович. Вид врача в полном облачении выбил его из колеи. Он полез в сумку, и Витя успел заметить, как сильно дрожат руки почтальона.
— Э-э… — сказал мужчина бархатным тембром и слегка улыбнулся. — Вообще-то — я начальник хирургического отделения. Андрианов Сергей Александрович.
— Вам… и есть телеграмма… — Николай Степанович продолжал рыться в безразмерной сумке, а Витя спинным мозгом чувствовал приближающийся провал — ужасающий и неизбежный.
От стыда и страха он не знал куда смотреть. Взгляд его поневоле возвращался к окнам, где над столом, освещенным яркими лампами, склонились люди в белых халатах.
— Скажите, — вдруг выпалил он, — сегодня вам мальчика привозили? Десятиклассника после драки.
Доктор посмотрел на Витю удивленным взглядом.
— Прокопьев что ли? Из пятой палаты?
— Да, Шершень! Ой… Влад Прокопьев…
— Полтора часа назад закончена операция. Состояние средней тяжести, но он здоровяк. Если не считать перелома ключицы, остальное, в принципе, в норме… лицо конечно, пришлось зашить, но ничего, зарастет. Шрамы украшают мужчину… — Он вдруг спохватился, глаза его чуть расширились. — А вы, собственно…
Николай Степанович наконец выудил из сумки белый прямоугольник с надписью «Правительственная телеграмма» и всучил его нахмурившемуся доктору.
— Срочно подтвердите участие съезде телефонограммой горком Соловьеву, — прочитал врач.
— Что это? Это мне?
— Вам, — подтвердил почтальон. — Сказали доставить срочно в руки.
— Черти что… работать не дают! — Доктор развернулся и не сказав больше ни слова, быстрым шагом отправился назад по коридору.
Они дождались, пока он скроется из виду и чуть ли не бегом ринулись вперед. Нельзя было терять ни минуты.
Миновав развилку коридоров, они притормозили. С левой стороны в освещенном лампами дневного света помещении располагались три лифта — два обычных и один грузовой с большими дверями и круглыми окошками, похожими на иллюминаторы на подводных лодках.
Еще левее, за дверью с мутным стеклом, над которой висел красный короб с надписью «Пожарный выход» находилась лестница.
Внизу послышался топот ног, за ним раздался отдаленный женский голос:
— Куда вы, молодой человек⁈ Стойте! Туда нельзя!
— Бежим, бежим! — вскрикнул Витя. — Они уже здесь!
Николай Степанович остановился, посмотрел на мальчика и покачал головой.
— Иди, спасай Шершня. Я попробую их задержать хоть немного. Поспеши, сам понимаешь, надолго меня не хватит. — Он нажал кнопку грузового лифта, открыл двери пожарного выхода и шагнул вниз.
Витя метнулся было за ним, но дверь на мощной пружине захлопнулась перед носом, голоса внизу стали слышны еще отчетливее. Грузовой лифт поднялся на этаж, огромный зев с треском распахнулся и застыл в ожидании пассажиров.
— Пятая, пятая, — шепча под нос номер палаты, Витя ринулся по коридору, на ходу налетел на кадку с фикусом и опрокинул ее на пол. Фикус упал как поверженный солдат — с глухим шелестящим звуком. Горшок лопнул на две части, обнажив коричневатый плотно спрессованный ком земли, повторяющий форму кадки. Ком был пронизан белесыми корешками, тонкими, как слепые черви. Вите показалось, что, оказавшись на свободе, вся эта масса стала шевелиться и двигаться, пытаясь дотронуться до его ноги.
Он отпрянул и побежал вперёд, прижимая к себе портфель и постоянно оглядываясь.
Шум позади то нарастал, то затихал. Женские крики чередовались с ожесточенной борьбой и звонкими, похожими на пощечины ударами. С таким звуком мама отбивала мясо, когда его удавалось купить, чтобы потом оно было мягким и нормально жевалось. С оглушительным звоном что-то упало на пол, раздался мужской крик, полный боли и Витя съежился.
«Палата № 4», — прочитал он. Впереди был холл, сбоку от него располагался стол с открытым журналом, холодильник и вешалка с двумя висящими белыми халатами. Два дивана возле окон стояли друг напротив друга, между ними — журнальный столик, на котором застыла неоконченная шахматная партия и пара газет с кроссвордами.
Он пересек холл. Скорее всего, за столом с журналом сидит медсестра, которая следит за порядком и процедурами, — подумал он.
Из-за прикрытой двери позади стола раздавались лязгающие звуки металла о металл, от которых у любого нормального человека свело бы судорогой не только внутренности. Здоровенная мозаика с изображением моря и плывущего по нему кораблика с белым парусом на противоположной от двери стене навевала грусть и тоску.
Мысленно попрощавшись с корабликом, Витя прошмыгнул мимо поста и только теперь понял, что его смущало все это время, — начиная с момента, когда он разбил горшок с фикусом.
Кашель.
Кто-то надсадно кашлял на весь коридор, будто собирался выхаркать и легкие и все внутренности в придачу.
«Палата № 5» — прочитал он на очередной двери. Оценивать обстановку не было времени. С минуты на минуту могли появиться врачи и тогда все пропало.
Внутренности сжались — заходить в палату к незнакомым людям было очень страшно — как успеть разглядеть в ней Шершня, если палата большая, пока его с треском не выпроводили? На него пахнул ярко выраженный сильный больничный, к которому здесь примешивался какой-то мерзкий сладковатый оттенок. Желудок пару раз дернулся, и он подумал, что его сейчас вырвет.
На удивление, это была довольно уютная двухместная палата с очень высоким потолком и желтоватыми шторами на окнах. Справа, под репродукцией картины Васнецова «Три богатыря» на железной койке лежал старик ногами к двери и читал газету «Советский спорт».
Очередной взрыв кашля сотряс палату, газета прыгнула в его руках и теперь стало ясно, откуда именно доносились эти ужасные звуки. Он увидел Витю, замершего с портфелем на входе.
Мужчина был настолько стар, что Витя поежился — он никогда не видел НАСТОЛЬКО старых людей. Длинные седые волосы обрамляли изможденное худое лицо. Глаза! Странно было видеть, но они будто светились каким-то озорным, дьявольским огоньком. Однако… было что-то еще, что-то жутковатое в этом старике и его кашле, в его облике… Витя не мог понять, что именно, но у него было ощущение, давящее, смутное, что он где-то видел, где-то встречал этого мужчину.
Как у него еще хватает сил кашлять, — подумал он, переводя взгляд на другую кровать.
Там, прикрытый одеялом до подбородка, лежал Шершень. Бледное лицо друга было молочно-белого, воскового цвета и походило на лицо мертвеца. Витя попятился, прижав портфель к груди. Ему показалось, что Шершень умер и никто даже не знает об этом. А старику, видимо, уже все равно, он сам одной ногой в могиле…
— Эй…
