да?
— Очень.
— Ты чуть не задушил меня.
— Может, ты не хотела?
— Хотела, очень даже хотела, — поправила волосы Ция. — Давай подождем чуть-чуть. Надо дух перевести. Ты меня так долго целовал.
— Долго? Я тебя еще раз поцелую.
— Только не сейчас...
— А когда же?
— Когда ты закончишь прокладку канала. Ты же сможешь новым экскаватором вынимать еще больше земли?
— Да я в день две нормы буду давать!
— Что это за экскаватор? — удивилась Ция. — Как он может две нормы за день вырабатывать?!
— При чем здесь экскаватор? Это я буду давать две нормы за день, чтобы...
— Не говори ничего больше, ладно? Сама знаю, почему ты будешь в день две нормы давать! Вот увидишь, и я от тебя не отстану, Уча.
В здании управления Лонгинозу не хватало комнат для всех своих сотрудников, и поэтому часть из них помещалась на втором этаже барака опытной станции. Здесь же был и кабинет Ломджария. Мотоцикл всегда стоял у входа, и стоило начальнику управления вызвать Ломджария по телефону, как он почти в ту же минуту входил в его приемную. Но здесь была его святая святых, и здесь он сам был себе хозяином, чем немало гордился.
В городе Ломджария был нарасхват, всем он был нужен и по всякому делу. «Ломджария сделает» — эта фраза переходила из уст в уста, и Лонгинозу нравилось ощущать себя нужным всем.
Была у Лонгиноза еще одна странность. Разговаривая по телефону, он всегда басил. Если кто-нибудь заходил к нему во время телефонного разговора, лицо его принимало многозначительно-загадочное выражение, и он, прикрыв рукой микрофон, сообщал посетителю, что говорит с начальником управления, или поднимал палец вверх, а это означало, что на проводе совсем уже высокое начальство. Он любил напускать на себя важность и басил, чтобы придать своему голосу солидность и строгость.
Обо всем этом были хорошо осведомлены его сотрудники, но, зная беззаветную преданность Лонгиноза порученному делу, прощали ему эти маленькие слабости.
Домой он всегда возвращался далеко за полночь. Дел у него было невпроворот, и он непрерывно носился на своем мотоцикле или допоздна засиживался в своем кабинете. Иногда и без дела, но в постоянной готовности к нему. Вот и теперь он был в кабинете. Уча робко, едва слышно поскребся в дверь и, не ожидая разрешения, вошел в кабинет вместе с Цией.
Лонгиноз строго смерил Цию взглядом и едва не подмигнул ей, что происходило с ним всегда, когда он видел красивую женщину. А Ция настолько поразила Лонгиноза своей красотой, что даже пот выступил у него на лбу. Опасаясь, как бы спутник Ции не заметил его состояния, Ломджария строго спросил их:
— Что привело вас в столь позднее время? Вы что, не знаете, работа давно уже закончилась.
— Нужда привела нас к тебе, Лонгиноз.
Только сейчас Ломджария узнал Учу.
— Э, да ведь ты никак Уча Шамугия?
— Что, не узнал меня?
— Узнать-то узнал, но ты в таком виде, что... Ты, случаем, не с рыбалки возвращаешься? Где это тебя так угораздило?
— Какая там рыбалка, Лонгиноз...
— Ох и хитрец. А сам на крючок такую девочку подцепил.
— Эта девочка, Лонгиноз, моя невеста.
— Невеста?! — Лонгиноз вскочил, за руку поздоровался с Цией и, не сводя глаз с ее босых ног, подвинул ей стул.
— Ты, видать, босиком ее похитил! В спешке, видно, было не до обуви. Угадал?! — Лонгиноз по-прежнему не смог отвести глаза от стройных Цииных ног.
— И вовсе нет. Нашу обувь море унесло, дядя Лонгиноз, — смущенно пробормотала Ция и, стремясь спрятать ноги от его жадного взгляда, села на стул.
— Вы что же, прямо в одежде в море купались?
— Да, в одежде.
— Это еще почему?
— Не знаю.
— И ты не знаешь? — на этот раз Лонгиноз обратился к Ции.
— И я не знаю, — потупилась Ция.
— Ну, вы даете!
— Невелика отвага! — засмеялся Уча.
— Отвага в любом деле нужна, парень.
— Это верно, Лонгиноз, — согласился Уча.
— Еще бы, в этом уж я толк знаю. Долго ты собираешься босиком водить этого ангела?
— Ну, сейчас уже пора отдыхать. А утром я ей раздобуду обувку, — сказал Уча.
— Где же она спать собирается, если не секрет?
— У вас.
— Где, где?
Уча протянул ему записку Гванджи Букия.
— Это вам директор опытной станции прислал.
Лонгиноз быстро пробежал записку глазами.
— Так вы в нашем бараке жить будете?
— В вашем бараке. Только не мы, а я одна.
— Ты — здесь, Уча — в Кулеви? Что это за жизнь?
— На первое время мы так решили.
— Так не годится. Я и дня не выдержал бы врозь.
— Но у нас нет другого выхода.
— Что значит нет? Есть у меня одна свободная комнатка. Вот и вселяйтесь вдвоем.
— Ничего не получится.
— Это отчего же? — заинтересовался Лонгиноз.
— Пока мы не закончим прокладку главного канала и не осушим Коратский массив, это невозможно.
— Ничего не понимаю, — удивился Лонгиноз.
— Пока мы на земле не поселимся, свадьбу играть не будем.
— Вот это да! Но при чем здесь земля?
— Мы обещание дали, — осмелев, сказала Ция.
— А еще молодежь называется! Кому вы это обещали? Не богу же? Так возьмите назад свое обещание, и дело с концом.
— Мы свое слово нарушить не можем, иначе зачем было обещать?
— Кто вам мешает забрать его назад, кто?
— Совесть. Мы с Антоном Бачило дали друг другу слово сыграть свадьбу в день открытия главного канала. Циины родители нам то же условие поставили: мол, никакой свадьбы, пока на земле не поселитесь.
— Условие неплохое, — сдался наконец Лонгиноз. — Умные, видать, родители у Ции. А невеста Антона такая же красивая, как Ция?
— Для
