Доктор Манн тем временем уговаривал Гебля продать кафе, чтобы обеспечить будущее своих жены и детей. Он настаивал, что это улучшит его репутацию в глазах Гофера, который, по словам Манна, очень желал этой продажи. Маркл соглашался с Манном и указывал, что друзей у Гебля немного. После разговора с Гофером он стал склоняться к тому, что гауляйтер готов помочь Геблю, но, как руководитель, должен учитывать сложные обстоятельства, в которых Гебль оказался. Маркл также указал, что Геблю нужно оставаться на хорошем счету у Гофера, если у него есть планы приобрести какую-нибудь собственность. Он сделал вывод, что у Гебля есть лишь один настоящий друг, гауляйтер, и что Геблю нужно узнать правду, пусть даже горькую.
Юристы совещались «за сценой». Манн сказал Марклу, что Гебль так и не поверил, что впал в немилость и потерял всякое политическое влияние, и, более того, что Гебль привлекал нежелательное внимание к собственной персоне, постоянно требуя разных привилегий, даже сидя в тюрьме. Гебля заботил исключительно собственный комфорт, что было не очень достойно для эсэсовца, особенно попавшего в такой переплет. Гебль даже все время приставал к Марклу с просьбами носить в тюрьму и из тюрьмы сигареты и письма, но тот упорно отказывался. Сам Манн потом говорил, что это и настроило клиента против него.
Соглашусь, это очень может быть. Письма доктора Манна иллюстрируют возникновение вполне рядовой напряженности между юристами и их клиентами: естественно, от юристов требуется следовать указаниям своих клиентов, однако они же должны обеспечивать верховенство закона того режима, в котором работают. В работе с некоторыми клиентами эти два требования, бывает, становятся несовместимыми.
Доктор Манн старался втолковать Геблю, что дело его было самое обыкновенное: Гебль упорствовал, что пал жертвой политических интриг. Гебль обвинял Манна, что тот недостаточно ревностно защищал его интересы, и окончательно взбесился, когда узнал, что суд перенесли на конец января 1943 года. Манн признался Марклу, что он еле удержался от вопроса, почему ему так хочется, чтобы приговор вынесли побыстрее: ведь, скорее всего, ему светила смертная казнь. Короче говоря, у доктора Манна сложилось ощущение, что он больше не может представлять своего клиента.
Когда все-таки просочилась новость, что дела Гебля очень и очень неважны, объявились два потенциальных покупателя. Один, владелец гостиницы из Южного Тироля, предложил 600 000 рейхсмарок, то есть значительно больше, чем пять лет тому назад заплатил Шиндлерам сам Гебль, пусть и в рамках арианизации. Я допустила, что эта более крупная сумма была ближе к истинной стоимости, и возможно, что тогда мой дедушка этого еще не знал.
Судьба Гебля решилась в Зальцбурге, в мае 1943 года. Судья наконец вынес семидесятистраничное заключение. Он отметил, что это было трудно, так как пришлось тщательно все взвешивать. Он признавал, что Гебль злоупотребил своим положением в SS, использовал военный транспорт и служебное положение для сокрытия своей истинной деятельности. Был ли он на самом деле «врагом народа», который нагло пользовался исключительными обстоятельствами военного времени, например покупал товар за рубежом и ввозил его в рейх без необходимых документов?
Судья ответил: нет. По его мнению, благодаря несомненным коммерческим способностям и здоровым амбициям Гебль успешно управлял «еврейским кафе “У Шиндлеров”», которое часто посещали не только высшие чины нацистской партии, но и все иностранцы, приезжавшие в Инсбрук; и наконец, в нем бывали раненые солдаты, находившиеся здесь на излечении. Судья нашел вполне естественным, что Гебль думал о том, чтобы предложить своим посетителям что-нибудь особенное, пусть даже во время войны.
Этим он и объяснил, почему Гебль делал свои покупки за границей: надо было просто вспомнить, что все эти товары имелись в оккупированной нацистами Европе и что население Голландии, протекторат Богемии и Моравии, то есть нацистская Чехословакия, снабжались лучше, чем Тироль.
По мнению судьи, суд ни в коем случае не мог одобрить поведение Гебля – и он заслуживал сурового наказания за нарушение правил экономики военного времени, – но все же он действовал не настолько предосудительно, чтобы «здоровое народное чувство» требовало заклеймить его «врагом народа». Гебль буквально ускользнул от смертного приговора.
Я обнаружила, что «еврейское кафе “У Шиндлеров”» считалось местом встречи нацистов самого крупного калибра. Несмотря на смену названия, на нового владельца и вынужденный отъезд Шиндлеров из страны, в памяти судьи кафе оставалось чем-то совсем особенным, таким, что стоило сохранить, прибежищем для тех, кто в нем нуждался. А самое главное, его репутация и несомненная польза спасли Геблю жизнь.
Вместо того чтобы дать работу расстрельной команде, судья дал Геблю пятнадцать лет и штраф в размере 123 000 рейхсмарок; Берта получила четыре года и штраф в размере 11 200 рейхсмарок. Если эту сумму они выплатить не могли, срок заключения, соответственно, удлинялся. Мосна тоже пострадал – отсидел в тюрьме семь месяцев и заплатил штраф 500 рейхсмарок. Кроме того, Гебля выгнали из SS и на десять лет лишили права ношения наград. Государству также досталось внушительное количество контрабанды. Не могу не отметить, что в ее списке фигурировала лишь одна банка заливных угрей. Они, видимо, были ходким товаром.
45. Захваченные нацистами товары, которыми Гебль торговал на черном рынке, стали вещественными доказательствами его противозаконной деятельности
Гебль избежал смертной казни, но приговоры, казалось, положили конец самому кафе: его владелец, жена владельца и их главный кондитер оказались за решеткой. Гебль использовал все возможные рычаги, чтобы сократить срок себе и жене. 13 сентября 1943 года он с торжеством написал своему юристу, Манну, что, воспользовавшись короткой отсрочкой исполнения приговора, он побывал в штаб-квартире у самого рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Гебль подчеркнул, что Гиммлер «лично пожелал» видеть Берту во главе кафе. А для этого ей следовало дать год условно и немедленно разрешить вернуться к работе.
Меня крайне удивило, что Генрих Гиммлер, глава SS (чей «кодекс чести» преступил Гебль) и один из самых крупных нацистских деятелей всего рейха, озаботился судьбой Гебля и управлением какого-то провинциального кафе. Судя по его дневниковым записям августа 1943 года, он был занят разработкой новой нацистской политики истребления. 6 октября он присутствовал на конференции высшего руководства рейха в городе Позен. Гофер тоже участвовал в ее работе. В своем выступлении он риторически вопросил: «Что нам делать с женщинами и детьми? – И сам же ответил: – И даже здесь я склоняюсь к простому и ясному решению. Я не нахожу оправданий уничтожению – прямым текстом: убивать их или делать так, чтобы их убивали, – но не могу и допустить, что их дети, когда вырастут, отомстят нашим детям и внукам. Необходимо принять трудное решение и стереть этих людей с лица земли».
