Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
от одиночества не страдала и, как только поняла, что Генри собирается пригласить подругу к ним в ложу, грубо повернулась к ним спиной и уставилась сквозь очки в какую-то неведомую точку вдалеке.
Следующие два года он продолжал встречаться и переписываться с Констанс, когда она поселилась в пригороде Лондона. Он наблюдал – особенно это стало заметно после приезда в Англию его сестры Алисы, – как Констанс отдаляется, чтобы не быть ему обузой, регулярно сообщая ему о своих планах путешествовать и работать, о своей знаменитой независимости. Ему не было дозволено ее жалеть, узнать ее ближе и целиком – узнать что-то еще, помимо набора страстных противоречий, подчеркнутого двумя важными истинами: она чрезвычайно умна и она одинока.
Слух ее дополнительно ухудшился, и теперь, когда он говорил, ей приходилось следить за его мимикой, чтобы по губам понимать, о чем речь. Лицо ее теперь было обеспокоенным и мрачным, особенно когда он заговаривал о своих планах – куда вскоре отправится, где будет путешествовать. В те годы чаще всего он собирался в Италию.
Так хотелось поскорее закончить роман или цикл рассказов и быть свободным. Эти планы были настолько неотделимы от его естества, что он тут же их забывал, подправлял или вообще менял, ни с кем не советуясь и ни минуты не сомневаясь. Постепенно Генри обратил внимание, что, когда он посвящал ее в свои намерения, она шла домой и размышляла над ними. Несколько раз он замечал ее удивление и даже некоторое раздражение, когда изменял свои планы, не обсудив это с ней. И тогда он начал понимать, какое огромное, могущественное влияние оказывает на нее: все сказанное им или написанное им она долго обдумывает в уединении. Для нее он был тайной, и даже большей, чем она для него, но она тратила гораздо больше умственных сил и энергии, пытаясь разгадать эту тайну или хотя бы приблизиться к разгадке, чем тратил сам Генри хоть когда-нибудь.
Когда она начала устраивать свой отъезд из Англии, чтобы вернуться во Флоренцию, а он убеждал ее познакомиться с его тамошними друзьями и войти в пусть и узкий, но избранный круг флорентийского сообщества, она только покачала головой с улыбкой.
– Я изрядно повидала американцев в Америке, – сказала она, – и англичан в Англии, и я не уверена, что итальянцам буду так уж интересна. Нет, уж лучше работать, чем заваривать чаи, и лучше бродить по холмам, чем наряжаться для визитов.
– Я прошу вас познакомиться с двумя очень серьезными и приятными людьми, – не сдавался Генри. – Они и сами не очень-то свободно чувствуют себя в обществе. Не хочу оставить вас на милость всей англо-американской колонии.
– В таком случае, – сказала она, – жду с нетерпением встречи с вашими друзьями, и больше мне ничего не нужно.
Рекомендуя Констанс в письме к своим друзьям с просьбой обеспечить мисс Вулсон некоторый социальный комфорт, Генри рисковал как никогда прежде, поскольку в Лондоне ему ни с кем не приходилось ее знакомить. Он понимал, что его старый друг Фрэнсис Бутт и его дочь Лиззи помимо обширного состояния привезли с собой на флорентийский холм Беллосгардо наилучшую бостонскую сдержанность и утонченность. Вкусы и привычки их были просты. Будь они менее простыми людьми, отцовский талант композитора и художественный дар дочери вознесли бы их до невероятных высот. Им не хватало стальных амбиций и самоотверженности, и они заместили это изысканным вкусом и гостеприимством. Он знал, что они тепло примут американскую романистку с такими безупречными манерами и родословной, как у Констанс.
Шанс, что они друг другу не понравятся, был ничтожно мал. Лиззи теперь было лет сорок, она недавно вышла замуж за богемного художника Фрэнка Дювенека, а стало быть, у Фрэнсиса Бутта, который прежде посвящал всего себя дочери, теперь найдется время и энергия для нового друга. Настоящий риск состоял в том, что они понравятся друг другу больше, чем нравится каждому из них сам Генри, и что они будут, когда вечер сойдет на Беллосгардо, обсуждать его и придут к выводам, которые потребуют дальнейших дискуссий, и таким образом он станет у них излюбленной темой для бесед.
Он не льстил себе. Он знал, как осторожна будет Констанс поначалу, как сдержанна и предусмотрительна, и что старик Фрэнсис Бутт очень любит поговорить с новым собеседником на общие темы, по возможности ограничиваясь редкими монетами, старинным дамасским штофом или давным-давно забытыми итальянскими композиторами. Тем не менее он знал и то, что Лиззи Бутт, с которой он познакомился в Ньюпорте двадцать пять лет назад, мечтала, чтобы он наконец женился, и не скрывала своего желания ни от него самого, ни от его сестры Алисы, с которой переписывалась так же регулярно, как ее отец с Уильямом. Генри осознавал, что, как только Констанс приедет во Флоренцию и окажется под крылышком Буттов, им станет известно то, чего не знал никто другой: как часто Генри виделся с Констанс и какое важное место она занимает в его жизни. До чего же странно, подумают они, – учитывая их близость к Генри и ко всему семейству, – что он никогда прежде не говорил о ней ни слова. И вполне возможно, они захотят обсудить эту странность с самой Констанс.
Когда Констанс поселилась во Флоренции и, как узнал Генри, стала довольно часто общаться с Фрэнсисом Буттом и его дочерью Лиззи, он получил от нее удивительно откровенное и личное письмо. Она написала, что наслаждалась пребыванием у Буттов на Беллосгардо, пока – на третий или четвертый раз – ей не бросилась в глаза одна деталь. Странное ощущение не оставляло ее до тех пор, пока она не распаковала свои книги и не убедилась, что не ошибается. Комнаты дома на Беллосгардо, писала она, точь-в-точь изображены в «Женском портрете». В зале, где ее постоянно принимали, и вправду были тщательно продуманная обстановка и как бы выставленные напоказ украшения: занавеси и гобелены, сундуки, шкафы и картины, бронза и керамика, не говоря уже про глубокие кресла с мягкими сиденьями, в романе стоявшие в главной приемной Гилберта Осмонда[60]. И если бы только это, писала она чуть ли не с укором, сам старик тоже очень точно изображен в книге. У него действительно прекрасное, мастерски вылепленное лицо с правильными чертами, и да, единственный его недостаток – чуточку излишняя заостренность, которую подчеркивала клиновидная форма бороды. Порой, писала Констанс, когда отец и дочь разговаривали, казалось, что это Гилберт Осмонд и его дочь Панси ведут беседу. «Вы познакомили меня с двумя персонажами из вашей книги, – написала она
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 114
