имело смысл, чтобы было по справедливости. Колледжи не для меня. И актрисой я тоже стать не собираюсь. Я хочу помогать людям, вот моя цель в жизни.
Я обращаюсь к Фионе, но понимаю, что говорю это всем. И больше всего самой себе.
– О чем ты, Мэйв? – спрашивает Ро, и я вспоминаю тысячи наших бесед, которые мы вели в «У Брайди», в моей постели, на заднем сиденье автомобиля.
Разговоры о том, как я окончу школу, как поступлю в колледж, чем буду заниматься после колледжа. Ро считает, что у каждого есть свое призвание, что каждый умен и способен по-своему.
– После того как мы расстались, я поехала в клуб, – начинаю я нерешительно. – Там была девушка, и один мужчина хотел изнасиловать ее. Это было ужасно, но я попыталась спасти ее, увести от него. И я поняла, что даже если Дори и «Дети» завтра исчезнут навсегда, то в мире все равно останется много людей, готовых воспользоваться слабостями уязвимых. Я понимаю, что таков мир, что всех не исправишь и всех не спасешь, но… Не знаю. Думаю, я могла бы…
– Значит, ты активистка, – говорит Аарон без всякого сарказма, просто констатируя факт.
– Да, – говорю я.
Уверена ли я в этом? Не знаю. Но это неотъемлемая моя часть. Как и Домохозяйка. Я хочу выяснить, как можно воспользоваться ею, – это важно для меня. Для всех. Чтобы помогать людям.
Фиона грустно улыбается, осознавая, что наши пути расходятся, и опасаясь, что они больше никогда не пересекутся.
– Значит, ты нашла свое призвание, – говорит она со знанием дела, потому что она тоже нашла свое.
– Да, твое призвание, – кивает Ро.
Я через силу ухмыляюсь, потому что мне хочется плакать.
– Получается, что да.
Шесть. Шесть из восьми. Аарон и Нуала склонились над кухонной раковиной; оба они со светлыми волосами, на лицах обоих отражается неодобрение – так что они походят на мать и сына. Объединяет их и еще кое-что: они потеряли близких людей из-за Домохозяйки.
Аарон знает, о чем я думаю; вернее, он знает, что я знаю, о чем он думает.
– Не знаю, смогу ли я в это поверить. Я ведь видел, как Мэтью, понимаете… Не знаю, можно ли изменить то… что изначально пусть и не было злом, но определенно им стало.
– Почему бы и нет? – говорит Ро. – Ты же изменился.
– Ха-ха.
– Я серьезно. Ты хотел разрушить мне жизнь. А если бы у тебя получилось? Если бы девочки не пришли тогда на мое выступление? Если бы наша группа распалась? Если бы я вернулся к роли Рори О’Каллахана, потому что такие люди, как ты, доказали бы невозможность альтернативы?
– Извини, Ро, – тихо говорит Аарон. – Мне и вправду жаль. За тот период моей жизни… Наверное, я никогда не искуплю свою вину. Но мне жаль. Ты должен это знать. Понимаешь?
Ро кивает.
– Да, я знаю. Конечно, я не собираюсь считать тебя своим лучшим другом, но я знаю. Возможно, теперь тебе следует развивать эту веру в других. Понять, что кто-то еще достоин существования. Простить его и довериться ему.
Аарон скрещивает руки перед собой, и следующую фразу адресует полу:
– Ну ладно. Я согласен. Вот, блин.
Я смотрю и понимаю, насколько глубоко люблю их – чуть ли не до щенячьего визга. И эта любовь с каждой минутой только растет, и вряд ли увянет в будущем.
И тут я осознаю, что имею в виду не только лишь Ро. Я имею в виду «их» обоих.
Оба они понимают меня так, как не понимают другие. Рядом с Ро я ощущаю глуповатую легкость, ощущаю доброту и веру, когда мы остаемся наедине. Чистую радость оттого, что мы рядом. «Кава» в ванне. Беседы в машине. Право быть хорошей, плохой, смешной, самой собой. Ро видит во мне целый мир и не сомневается, что я могу сделать все.
А еще есть Аарон, сложный и временами надоедливый, которого порой хочется столкнуть с крыши. Который понимает, каково это – жить с проклятьем. Люблю ли я его? Пожалуй, да. Но люблю ли я его так, как люблю Лили, Фиону, Нуалу? Как люблю Манон, которую я едва знаю по-настоящему, но ради которой готова пойти хоть на край света? Или я люблю его как кого-то другого?
Пока я размышляю над этим, перед глазами мелькает серая тень, похожая на потерянную контактную линзу. Тень Домохозяйки. Я чувствую все это и ничего не делаю. Пусть мысли приходят и уходят. Сейчас в приоритете не мои чувства, а она сама.
– Итак, Мэйв, – заговаривает Нуала, снова наполняя чайник. – Что ты предлагаешь подарить Домохозяйке?
Восемь. Все восемь голосов «за». Я понимаю, что задуманное вполне может осуществиться. Мой план может сработать. Я поднимаю обе руки вверх, как учительница, задающая вопрос всему классу.
– Дети, что дарят домохозяйкам?
Молчание.
– Им дарят дом.
40
– ДОМ, – ПОВТОРЯЕТ ААРОН. – ТВОЙ ДОМ? ТО ЕСТЬ ты имеешь в виду школу?
– Да. Именно это я и имею в виду.
Я думаю о том, как раньше мы планировали ритуалы. Это всегда были просьбы. «Пожалуйста, верни нашу подругу». «Пожалуйста, не дай им осушить Колодец». «Пожалуйста, выйди из моего тела». «Пожалуйста, умри». Но что, если вместо этого сказать: «Вот. Держи. Это для тебя»?
Идея сразу же кажется мне очень эффективной. Как-то в начальной школе, когда мы изучали молитвы, учительница рассказывала нам, что Бог ежедневно выслушивает миллионы молитв с просьбами, но лишь единицы говорят «Спасибо». Помню, тогда мне это показалось очень печальным и в то же время абсолютно неизбежным. Если ты накапливаешь в себе великую силу, то что еще ожидать, кроме просьб о помощи?
– И как нам это сделать? – спрашивает Манон и смотрит на меня в ожидании ответа. – Составить договор о передаче недвижимости?
– Думаю, можно прийти туда, зажечь несколько свечей и просто сказать: «Бери. Это твое».
– И как дом станет ее домом? Она же это ты, а ты – она.
– Я думаю… – я закрываю глаза, наблюдая за тем, как серое пятно ходит туда-сюда, словно маятник. – Думаю, что если у нее появится некое пространство, где она может поступать по-своему, обставлять и украшать его…
Я встряхиваю головой и начинаю заново:
– Когда я снова окажусь там, я сяду рядом с ней и спрошу: «Чего ты хочешь, Домохозяйка?»
– И с чего бы ей хотеть дом? – спрашивает Рене. – Если предположить, что она вообще что-то хочет?
– Мне кажется, что Коридор появился в здании, потому что он был в первоначальной планировке дома, который позже перестроили в школу. Он для нее много значит,
