до войны, о том, что меня ждет, когда война кончится. Все войны рано или поздно кончаются, важно выжить и дождаться.
Моя группа, так же, как и другие в строительном цеху, занимается, как правило, довольно бессмысленной работой. Так, например, немцы решили строить новый барак – решение, как потом выяснилось, чересчур поспешное – и мы копаем котлован под фундамент, который потом опять аккуратно заполняем выкопанной землей – такое случается довольно часто. Какой-то смысл имеет укрепление стен на фабрике, строительство новых перегородок, складов и тому подобное, но нас в строительном цеху явно слишком много, чтобы придумать нам разумные занятия.
Я понимаю, что для руководства цеха важно держать нас все время при деле, они наверняка должны регулярно отчитываться о проделанной работе. Но вместе с тем совершенно очевидно, что результат нашей работы никому не интересен. Возможно, именно благодаря этому наш польский мастер не видит причин, чтобы нас подгонять или мешать нам просто поговорить друг с другом. Как-то раз, когда я достал мою записную книжку, Адам Вавжиняк подозрительно спросил, чем это я занимаюсь и с удивлением пожал плечами, когда услышал о новых для меня словах и выражениях, которые я записываю. Во всяком случае, он больше не мешал мне этим заниматься.
Такое ощущение, что дела у всего предприятия Хасаг-Пельцери идут так себе. Оба проекта в механическом цехе потерпели неудачу, и подразделение, считавшееся наиболее перспективным, теперь работает главным образом на собственные нужды фабрики. То же самое касается хозяйственного, технического и ряда других отделений Хасаг-Пельцери. Более или менее на плаву держится только рекалибровочный цех, но и у них полно рекламаций – то слишком большие ящики, то целая партия гильз возвращается назад для повторной очистки. Несмотря на все эти неувязки, фабрика работает, мало этого, в лагерь прибывают новые партии пленных.
Первым, в мае 1944 года, прибывает поезд с женщинами из Пьотркова. Вскоре после этого – еще поезд, 500 мужчин и женщин из Лодзи, Лодзь называется теперь Литцманштадт. У нашего строительного отделения полно работы – мы строим два новых женских барака. Мужчин из Лодзи распределяют по старым баракам на освободившиеся после умерших заключенных места. Говорят, что из Лодзи приехали профессиональные рабочие, представляющие интерес для Хасаг-Пельцери, но с ними очень плохо обращались, они до крайности измучены и запуганы – им до самого конца не объяснили, куда их везут.
Я пытаюсь расспросить прибывших из Лодзи, может быть, они что-то знают о моих дедушке и бабушке – Шие и Шпринце. Когда я описываю их стиль жизни и сколько им лет, мне говорят, что очень трудно себе представить, чтобы они были живы – всех хасидов уничтожили, говорит мне тощий, до предела измученный человек с рыжими нечесанными волосами.
Через две недели заключенный, принесший обед, рассказывает, что прибыли заключенные из мастерской фрау Мосевич – последнего места, где еще работали евреи вне лагеря, и сейчас они проходят регистрацию в конторе хозяйственного отделения. Когда я рассказываю об этом Адаму Вавжиняку, он находит повод, чтобы с каким-то мелким поручением послать меня туда. Через десять минут я встречаю Сару, Пинкуса, Романа и других, кто работал в мастерской Мосевич.
Сара плачет – посмотрите только, какой Юрек худой! – у меня тоже ком в горле. Ромек вырос, Пинкус выглядит уставшим, но изменился мало. Он только повторяет на идиш: «Mein Josele, Mein Josele» Они говорят, что я в чем-то стал другим.
«Возмужал», – говорит Сара.
Те, кто работал девять истекших месяцев в мастерской Мосевич, имели, в отличие от нас, контакт с внешним миром через заказчиков, но жили в изоляции от остальных ченстоховских евреев. Во многом им было легче, чем нам, они лучше одеты, лучше питались и чувствуют себя получше, чем большинство из нас. И, тем не менее, они все равно рады вернуться к своим, а что касается нас четверых, то мы просто счастливы.
Как обычно, немцы заранее спланировали, кто где будет работать. Некоторым предоставляют новые помещения для мастерских – и среди них старый портной-виртуоз Пинкус Эйнхорн.
Всех вновь прибывших приписали к хозяйственному отделению фабрики, мастерские разместили недалеко от постоянно охраняемого прохода между Колонией и фабрикой. Поскольку ремесленники шьют одежду, нижнее белье, обувь и другие предметы личного пользования, немцы предпочли не селить их в лагерных бараках. Они организовали прямо в здании хозяйственного отделения несколько временных жилищ рядом с мастерскими – Пинкус, Сара и Роман вселяются в такую комнату. Комнатка маленькая, но есть возможность пользоваться общими для всех кухней, умывальником и двумя туалетами – все это прямо в здании.
Я раньше никогда не бывал в этом доме, и сейчас мне тоже некогда задерживаться – я должен вернуться на свое рабочее место. Но, поскольку строительный цех тоже относится к хозяйственному отделению, и к тому же нас там слишком много, добиться перевода в мастерские не составило особого труда – через три недели я уже живу со своими.
Для меня это – долгожданное возвращение домой. К тому же переезд в комнату родителей позади мастерской для меня равносилен переселению во дворец, поражающий непостижимой роскошью. Иметь возможность пользоваться всеми этими удобствами… как мы могли в мирное время воспринимать это как данность! На всю жизнь я научился ценить мелкие жизненные удобства и не смотреть на разумное устройство жизни, как на самоочевидный факт.
Слишком долго я был этого лишен.
Каждого вновь прибывшего заключенного засыпают вопросами, изолированные от всех узники изнемогают от желания поскорее узнать, что случилось с их родными и друзьями. Я, правда, так и не слышал, чтобы эти расспросы помогли кого-то найти.
Уже в день приезда Сара расспрашивает женщин, пригнанных сюда из гетто в Лодзи. Нет, никто из них ничего не знает и ничего не слышал о ее родителях.
Со следующим транспортом приезжают евреи из Плашува – они подтверждают неправдоподобные слухи о том самом судетском немце, который спасает евреев. Его зовут Шиндлер, он носит гражданскую одежду, член национал-социалистической партии. В июле появляется еще партия евреев из лагеря поблизости от города Демблина.
В конце октября 1944 года, когда уже чувствуется приближение суровой лагерной зимы, в Хасаг-Пельцери прибыл самый большой до сих пор транспорт с заключенными. Их доставили из другого лагеря концерна Хасаг, про который я даже не знал – лагерь в Скажишко-Каменна, на полпути от Ченстоховы до Варшавы. Они рассказывают, что их лагерь ликвидировали по причине приближения советских войск. Новоприбывших очень много, и поскольку новые бараки уже не строят, в лагере становится еще теснее. С тем же транспортом прибывает и группа охранников под началом Бартеншлагера. С ними появился и Дзержан
