Амина все еще хихикает, только что зажглись лампочки на билборде с рекламой матраса, освещая половину лица Амины. Другие девушки высыпают на балконы, нависают грудями над пыльными перилами, болтают, окликают прохожих.
— Над чем ты там смеешься? — спрашивает она Амину.
— Я говорю Лали-ди, чтобы она взимала со своего бабу плату за хвантазию, я слышала, чем они там занимаются.
— Он не мой бабу, — обижается Лали.
— Ладно, постоянный клиент, и он в тебя влюблен.
Лали корчит гримасу, но Майя подозревает, что обычно колючее настроение Лали-ди смягчилось. Она обнимает их обеих, примиряет в импровизированном объятии.
— А-а-а… прекрати. Моя кожа такая липкая от пота, не прижимайся ко мне, — ворчит Лали.
— О-о-о, — Амина растягивает букву «о», нарочно липнет к Лали. — А когда придет твой писатель-бабу и захочет лечь на тебя сверху? Тогда что ты скажешь, ха?
Лали закуривает сигарету и говорит очень серьезно, глядя на девушек в доме напротив:
— Возьму с него двойную плату по хвантазийной ставке.
Все трое хохочут до слез. А потом устремляют взгляды на гигантский билборд с женщиной в пеньюаре, призывно восседающей на белоснежном пушистом матрасе.
Собирается дождь. Угрожающе темнеет по углам, куда не заглядывает глаз, если только не боится. Над спутанными электрическими проводами, что зависают над башнями BSNL и столбами CESC, раскачиваясь, как ветви деревьев в первый день муссона, скапливаются оловянно-чернильные гроздья неведомого будущего. Так выглядит смерть. Капля чернил в неподвижной воде. Она тонет, расправляет свои щупальца, истощает себя, размножаясь в изгибах и сухожилиях. Они трое еще не знают этого, но чувствуют, что это причудливое существо сидит где-то глубоко в костях, куда не добирается разум.
— Эй, знаете, что рассказывал мне писатель-бабу? Когда-то здесь жил факир, Сона Гази, вон там, за улицей Дурга Чаран Митра, в ту сторону, — показывает Лали.
Двое других смотрят на нее, улыбаясь, поддразнивая.
— Он сказал, что именно поэтому место называется Сонагачи. Сахибы сделали его эксклюзивным. В те времена здесь могли жить только девушки, которые обслуживали горских сахибов, — заканчивает Лали, затягиваясь сигаретой.
В едком облаке дыма ей чудится образ женщины, какой она хотела бы стать и, может быть, еще и станет. Воплощение роскоши и стиля, о чем пока можно только мечтать.
Амина заливается смехом, и Майя сгибается пополам. Лали хмурится.
— Твой писатель-бабу — это нечто, — говорит Майя, и Лали чувствует досаду, потому что она была втайне очарована, когда мужчина рассказывал эту историю, завязывая веревки на штанах. Рассказывал нервно, заикаясь, понижая голос, как будто доверял Лали великую тайну.
Через несколько часов Тилу будет что-то бормотать о деньгах, переминаясь на пороге.
— Хвантазия стоит дороже, — сердито заявит Лали, достаточно громко, чтобы все услышали.
Майя мягко улыбнется в своей комнате, постукивая ногой в такт песне на хинди, которая ей очень нравится. Через несколько часов она погасит свет, притворившись, что в комнате никого нет. Ей не хочется развлекать посетителя. Она думает о своих детях. Сын вдумчивый и медлительный, но дочь — настоящая зажигалка. У нее талант к танцам. Майя напоминает себе, что нужно поискать хорошего учителя танцев, какого-нибудь безобидного старикашку.
А пока что тепло поднимается от бетона. Жар вырывается из сердца мягкого суглинка гангских низин, погребенных под асфальтом, и тянется своими щупальцами наверх, к трем женщинам на балконе, который давно нуждается во внимании муниципалитета. Они перевешиваются через перила. Они смеются. Завтра воскресенье, и Амина лениво размышляет, не купить ли ей немного баранины. Жар лижет их кожу, ручейками пота стекает по извилистым тропкам тела, вниз по склону шеи, останавливаясь над холмиками приподнятых грудей, теряясь в складках плоти. Женщины смеются, дурачатся, подкалывают друг друга. Запах их кожи поднимается облаком. Это один из тех по-настоящему синих вечеров. Луна еще не совсем полная. Еще несколько дней, думают все трое. Еще несколько месяцев, лет, десятилетий до полноты, до жизни, уникальной для каждой из них, вылепленной по их формам, а потому обволакивающе мягкой и уютной. Но эта надежда слишком мимолетна, слишком призрачна.
Примечания
1
Double-decker (англ.) — двухэтажный, двойной. — Здесь и далее примеч. пер.
2
Буртолла — один из районов Калькутты.
3
Биди — тонкие небольшие самокрутки, впервые появились в конце XVIII века в штате Гуджарат на западе Индии.
4
НПО — неправительственная организация.
5
Ганджа — марихуана в Индии.
6
Бабу — титул, используемый в Индии, как знак уважения к мужчинам.
7
Девчонка (хинди).
8
Дал — лущеные бобовые (чечевица или горох) и суп, приготовленный из них. В Индии дал подают как приправу к основному блюду или поливают им рис.
9
Гамчхи — традиционное тонкое грубое хлопковое полотенце, обычно с клетчатым узором. Его используют после купания или вытирают им пот и часто просто носят на плече.
10
Диди — дословно «сестренка» — в Индии обращение к молодой женщине (нагловатое).
11
Самити — племенное собрание в Индии; слово сохранилось как историзм и подразумевает обычное собрание, сходку.
12
Мукхерджии Чаттерджи — знатные кланы в Индии.
13
Кхади — традиционная индийская одежда в виде длинной широкой рубахи без воротника.
14
Сахиб — вежливое название европейца в колониальной Индии.
15
Жак Деррида (1930–2004) — французский философ, создатель концепции деконструкции.
16
Джоб Чарнок (1630–1692) — агент Британской Ост-Индской компании, которого принято считать основателем Калькутты.
17
Пайса — разменная монета в Индии, сотая часть рупии.
18
Камиза — длинная нательная рубаха.
19
Кроцин — анальгезирующее, противовоспалительное и обезболивающее средство.
20
Фулваллах — торговец цветами в Индии.
21
Паан — традиционная индийская «жвачка» после трапезы; бетелевый лист, в который заворачивают разные ингредиенты.
22
Сааб — форма обращения в значении «господин».
23
Дхарма — одно из важнейших понятий в индийской философии и религии. Слово «дхарма» буквально переводится как «то, что удерживает или
