Перевожу самолет в набор высоты, ведущего — сразу в прицел. Сближаюсь. Нет, не видит… Спокойно идет, ровно. Не чувствует, что доживает мгновения. Открываю огонь. «Фоккер» вздрогнул и… резко пошел на меня. Мы чуть не столкнулись. Все ясно: летчик убит был сразу, мертвый, он повалился вперед, на ручку.
Выхожу из атаки левым боевым разворотом, чтобы ударить фашистов в хвост. Но их уже нет, ушли. А справа — новая группа, шестнадцать ФВ-190. Идут под углом девяносто — нам в бок, только пониже. Пропускаю их немного вперед, наблюдаю. Плохо идут, растянулись, головное звено бить несподручно — попадешь под огонь замыкающих. Решаю: ударить в правую сторону строя, ошеломить их, затем прорваться вперед, к головному. Передаю решение летчикам, бросаюсь в атаку.
Сбито сразу три «фокке-вульфа». Группа сбросила бомбы, часть самолетов переворотом уходит к земле, шестерка встает в оборонительный круг. Однако, увидев боевую раскраску наших машин, фашисты один за другим, не мешкая, уносятся вниз. Я было подумал преследовать их, но с земли передали:
— Подходит еще одна группа. Бомбардировщики!
Теперь мне понятен замысел немцев: отбомбившись, первая и вторая группы ФВ-190 должны были сковать нас боем, дать возможность действовать «юнкерсам». Но первая, вполне вероятно, нас так и не видела и, не поняв, что ведущий сражен, какое-то время шла вместе с ним в пике. И может, даже сбросила бомбы, приняв это пике за сигнал. Иначе земля предупредила бы нас. А вторую группу мы растрепали.
С высоты наблюдаю: бомбовозы — штук эдак тридцать — идут плотным, компактным строем. Группа сопровождения — всего четыре Ме-109: пара левее головного звена и пара в конце боевого порядка справа. Значит, я не ошибся, основную надежду экипаж бомбардировщиков возлагает на «фокке-вульфов». Но известно ли им, что обе группы разбиты? И что мы где-то рядом? Пожалуй, нет. Немцы не будут кричать, что русские их побили. Будут молчать. Поэтому «юнкерсы» идут спокойно. Принимаю решение: пропустить их немного вперед, удар нанести сзади и справа. Пара Шаменкова прикроет нашу атаку на случай, если идущие сзади два Ме-109 будут нам угрожать. После атаки бомбардировщиков Коновалов выйдет влево вперед и ударит левую пару прикрытия. Коротко ставлю задачу, командую:
— Атака!
Все верно, истребители ничего не сказали своим подопечным. Наша атака для них неожиданность. Вижу, как падают бомбы, как, отработанным приемом бросаясь в пике, фашисты пытаются спастись от огня, как бьют их наши летчики. Хорошо, результативно атакуют Орлов и Коновалов…
Чтобы удар был еще ощутимее, группу надо не только разбить, но и обезглавить. Иду на ведущего. Не дожидаясь, пока я настигну его, он с разворота входит в пике и сам, будто умышленно, лезет ко мне в прицел. Беру упреждение, жду, когда надо открыть огонь. Пора. Жму на гашетку. «Юнкерс» горит. Бой окончен.
Возвращаемся, выходим на точку, садимся. Усталость давит на плечи, сжимает виски. Хочется лечь, не шевелиться и, если можно, не думать. Но это только желание. Пилоты идут ко мне. И те, кто летал, и те, кто был на земле, ожидая команду на взлет: Александр Агданцев, Николай Киреев, Савелий Носов, Коля Алексеев… Вся моя группа «Меч». Оживленно беседуют, жестикулируют, изображая маневры, атаки. Подходят.
— Ну как, — спрашиваю, — можно бить «фокке-вульфа»?
— Вполне, — за всех отвечает Виргинский. — С успехом.
— Верно, — говорю, — можно. И всех, кто летает на нем, и немцев и венгров…
Подходит начальник штаба.
— Товарищ командир, надо начертить схему воздушного боя и подробно его описать.
— Это еще зачем? — спрашиваю.
— Приказали. Очевидно, опыт этого боя хотят разослать по частям. В этом бою ваша восьмерка сбила пять самолетов. Подтвердили войска.
Все ясно, но меня почему-то это не трогает, мне все равно, сколько сбито фашистских машин: так или иначе наша победа близка.
— Мы нарисуем, — говорит кто-то из летчиков.
Вижу возбужденные лица, горящие взгляды. Понимаю: им не безразлично. Им приятно, что будут о них говорить и, возможно, напишут приказ, похвалят. Возможно, дадут ордена. Война подходит к концу, и людям будет обидно не получить заслуженное.
— Сделаем схему, — говорю летчикам, — надо — значит надо.
Верно, насколько активно ты воевал, люди будут судить по наградам. Но сбивать самолеты не просто. Требуется немало усилий, времени, риска. Есть летчики, которые до звания Героя шли всю войну, не раз были ранены. Но есть и такие, которые шли месяцами и даже неделями, и были случаи, когда люди получали Золотую Звезду Героя за один только бой, потому что был он действительно подвигом.
Это произошло в декабре 1942 года в районе Демянска. Наши войска, ведя непрерывный бой, завершали окружение вражеской группировки, а мы их прикрывали. Взлетели три наших летчика: Зуев, Левченко и Шаменков. При подходе к линии фронта их предупредили:
— Подходит группа самолетов противника.
Четыре девятки Ю-87 шли одна за другой, а сзади — шестнадцать Ме-109. Момент был критическим — бомбардировщики встали на боевой курс, и наши, не обращая внимания на истребителей, ударили группу в лоб. Атака — и в первой девятке горит самолет, остальные бросают бомбы на свои же войска. Атака — во второй девятке горят два самолета. Третья, не дожидаясь удара, бросает бомбы. Наши атакуют четвертую группу, сбивают еще один самолет, но в этот момент подоспели фашистские истребители.
Им удалось подбить машину ведущего — капитана Зуева, ранить его. На нем загорелся комбинезон, но он не выпрыгнул с парашютом, он решил спасти свой самолет и спас, приземлившись на свой аэродром. Техники вытащили его из кабины, погасили снегом горящую одежду.
Втроем они сбили четыре бомбардировщика и два истребителя. Сам командир сбил три Ю-87. Находясь на переднем крае, бой наблюдал командир авиакорпуса генерал Рязанов. Он позвонил мне, и Зуев был представлен к высшей награде — званию Героя Советского Союза, а Левченко и Шаменков — к орденам.
* * *
Этот бой не забуду всю жизнь.
Опять летим в составе восьмерки, но вместо кого-то из летчиков, летавших со мной утром, идет Алексей Гаврилин, штурман дивизии, единственный на серой машине.
Над линией фронта встречаем восемнадцать Ме-109. По ходу сближения и поведению немцев понимаю: мы обнаружили друг друга одновременно. Как правило, бой в подобных условиях бывает очень тяжелым, сложным. Каждая сторона стремится занять тактически выгодное положение, и в дело вступают все компоненты воздушного боя. Здесь и мастерство летчиков, и превосходство техники, и умение использовать солнце и облачность…
Однако на этот раз солнце оказалось закрытым очень высокой облачностью, до которой добраться почти невозможно. Нас выручили наш замечательный самолет, дружные действия летчиков, дисциплина и выдержка.
На полных оборотах моторов мы перешли в набор высоты, левым боевым разворотом стремимся зайти противнику в хвост. Немцы за нами, однако не дотянулись, отстали, и мы их ударили сверху. Они не рассыпались, и бой разгорелся на вертикальном маневре, упорный, напряженный.
