Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
— Что за… — удивилась Таня, но ее тут же перебил Шмаровоз:
— Да я же знаю этого Панциря! Вчера видел. Он на Сахалинчике живет.
— Сейчас повезешь к нему, — решила Таня, — надо узнать, что это такое. Никогда еще не видела таких записок…
— Заставил он меня, гад. — В тесной хибаре горела керосиновая лампа, распространяя ужасающий чад, а Панцирь надрывно кашлял, хватаясь за грудь после каждого слова.
Это был старый вор, доживающий свои дни в убогой лачуге на окраине Одессы. К тому же он был болен чахоткой на последней стадии, и жить ему оставалось считаные дни. У Тани защемило сердце от картины этого безрадостного умирания.
— Я заради внука эту мерзость написал, — кашлял старик, — внук мой попался в облаву. А я знал этого Стрижевского. С ним и его любовником-артистом я отбывал еще царскую каторгу, когда политические сидели вместе с уголовными. Ну, и пошел к нему. Этот любовник его псих был, он женщин убивал. А Стрижевский души в нем не чаял, и всегда брал вину на себя. Вот я пошел к нему и пригрозил, что если внука не выпустят, всем правду про него расскажу.
— Какую правду? — уточнила Таня.
— Дак про психа-любовника, который женщин убивает! А Стрижевский там, на каторге, всегда брал вину на себя. Потом я слышал, в Киеве тоже так было. Этот Стрижевский служил в полиции и доставлял арестанток любовнику, а тот их убивал. Ну потом начали бить тревогу по поводу его жестокости, и Стрижевский взял вину на себя. Его из полиции и погнали. Он с этим любовником и сюда приехал. Любовник раньше, Стрижевский позже. Я пошел и за все это сказал. А тут в городе как раз убийства артисток начались. Я сразу понял, чьих рук дело. Но Стрижевский внука отпустил. А меня вот эту гадость заставил написать. Я и написал, мне ведь уже все равно. Я в слова не вчитывался — главное, внука выпустили, — кашлял Панцирь.
Когда они вышли из лачуги, Володя покачал головой:
— Что за тварь этот Орлов! Стрижевский покрывал его, брал на себя его вину, а он собирал на него досье. Ведь эта записка — прямой компромат на Стрижевского!
— Там, в папке, и на Орлова найдется немало, — успокоила его Таня, — так что они друг друга стоят.
Шмаровоз ушел, а Таня и Володя остались на перекрестке.
— Куда теперь? — спросил Володя.
— Ее надо предупредить! Сердце у меня не на месте. Прямо сейчас надо предупредить, — сказала Таня.
— Веру Холодную? — уточнил Володя. — И куда мы поедем, на ночь глядя?
— В отель «Бристоль». Там сегодня концерт — благотворительный бал в пользу безработных артистов. Она там поет.
Роскошный зал отеля «Бристоль» был заполнен гостями, и Ржевский-Раевский вальяжно расхаживал в толпе. С большинством присутствующих он был знаком лично, а на этот вечер пришел только для того, чтобы Петр Инсаров познакомил его с Верой Холодной.
Внезапно кто-то тронул его за плечо, и, обернувшись, он увидел своего доверенного человека — полицейского информатора, которому однажды спас жизнь.
— Пора! — сказал тихо тот. — Лакей уже вышел с кухни…
Вера Холодная сидела в своей гримуборной, накладывая последние штрихи грима. Тесная комнатушка была вся заполнена корзинами цветов. Они были очень красивы, но от резкого запаха у нее начала болеть голова.
В дверь постучали. На пороге возник ее новый знакомый, полицейский с двойной фамилией, которую она так и не запомнила. Обаятельный молодой человек! В его руках был поднос с напитком — тем самым, который она ждала.
— Дорогая мадам, позвольте за вами поухаживать, — новый знакомый расплылся в улыбке. — Я встретил в коридоре слугу, он нес это вам, но я отобрал поднос и решил лично поухаживать за вами. Позвольте, я налью в стакан.
— Благодарю! Это очень любезно с вашей стороны, — улыбнулась актриса.
— Какой приятный запах! — Молодой человек протянул ей стакан. — Что это, чай?
Вера обаятельно улыбнулась Ржевскому-Раевскому.
— Это отличный лечебный напиток с лимоном и медом. Чудо против простуды! Мне в детстве бабушка его делала. Хотите попробовать?
— Ни в коем случае! — Ржевский-Раевский замахал руками. — У меня сильная аллергия на мед.
— Очень жаль.
Актриса поднесла к губам стакан и выпила полностью, до дна.
— Я сегодня в легком платье, а здесь так холодно. Могу простудиться. А этот напиток меня спасет. Его часто для меня готовят перед концертом.
Актриса еще раз наполнила стакан. Ржевский-Раевский молча, не отрывая глаз, смотрел на нее. По его лицу разливалась смертельная бледность.
Когда Таня и Володя в пролетке подъехали к отелю «Бристоль» и вышли на улицу, из дверей стремительно выбежал Ржевский-Раевский. Он был без пальто и бежал так, словно кто-то гнался за ним по пятам. Таня и Володя вошли в отель.
— Помогите, помогите! Доктора! Здесь есть доктор? — Из зала отеля выбегали какие-то люди, размахивая руками. Громкие голоса сливались в отчаянный хор.
— Что случилось? — Таня резко развернула на ходу богато одетого господина. — Что произошло?
— Вере Холодной плохо! Она упала в обморок прямо на сцене! Нужен врач, позовите врача!
Таня отшатнулась. Володя вдруг почувствовал себя так, словно его ударили под дых. Прислуга выносила из гримерной актрисы букеты цветов — кто-то сказал, что от их запаха можно потерять сознание. Опустившись в ближайшее кресло, Таня закрыла лицо руками. Она плакала, и горькие слезы просачивались сквозь ее крепко сжатые пальцы.
Глава 25Смерть Веры Холодной. Похороны актрисы. Конец Ржевского-Раевского. Третье исчезновение Володи. «Ваши пальцы пахнут ладаном»
Люди стояли молча, понуро опустив головы под холодным дождем. Дом Попудова на Соборной площади представлялся мрачным каменным мешком, на который падала тень огромного собора, как всегда, возвышавшегося над всем городом.
Люди узнали о болезни актрисы только на четвертый день. О состоянии Веры Холодной, не приходящей в сознание, сообщили все газеты. И толпы поклонников звезды стали приходить к дому Попудова на Соборной площади, приносить цветы.
Сообщали, что актриса больна испанкой. В те дни болезнь свирепствовала в городе, собирая страшный урожай своих жертв. От испанки умирали люди любого возраста. В городе не хватало медикаментов и врачебной помощи. Каждому больному оставалось самостоятельно бороться с судьбой.
Статистика утверждает, что зимой 1919 года от испанки в Одессе погибло больше людей, чем унесла Первая мировая война. Для города, охваченного голодом, безвластием, разрухой, эта болезнь стала настоящим бедствием, и от нее совершенно не помогали такие лекарства, как касторка, камфора, каломель или рыбий жир.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
