– И такое происходит во всех деревнях? – спросила я.
Мои мысли тотчас же обратились к Анудже, которая теперь жила в доме Шиваджи. Местные кутвали побывали в деревне? Смогут ли они заплатить?
– Да. Девчонок, которых отвозят в эти дома, используют, а когда они заболевают, их выгоняют. Семьи не принимают их обратно, а я сейчас не имею ни власти, ни денег им помочь, – сказала рани.
– Сипаи наконец готовы восстать, – сказал Азимулла-хан. – Мы тоже должны быть готовы.
– Люди говорят о меморандуме, – сказала ему рани, – но тому, кто не потерял ни жены, ни дочери, трудно поверить в такое, поэтому Азимулла привез нам подарок из Франции.
Мы повернули головы, проследив за взглядом рани. В углу зала, накрытое одеялом, стояло что-то довольно массивное. Сагиб поднялся на ноги и сорвал одеяло с подарка своего посланца. Это был довольно громоздкий металлический механизм.
– Печатный станок, – пояснил Сагиб. – Мы напечатаем этот мерзкий меморандум на каждом из языков Индии. Мы разошлем его во все деревни. Я собираюсь отправиться маршем на Дели. Десять тысяч человек…
– А с какой целью? – настороженно осведомился Арджун.
– Возродить власть Великого Могола. Под его властью Индия вновь станет страной княжеств, такой, какой она была до прихода британцев.
Представьте себе Великого Могола подобным папе римскому, а индийские княжества – католическим странам, признающим его власть. Сагиб предлагал реставрировать власть поверженного императора, а тот должен был освободить все княжества, захваченные прежде британцами, и вернуть их под власть индийцев.
– Десять тысяч воинов Сагиба, а как же другие государи? – спросил Арджун.
– Все, кто не захочет жить под властью британцев, присоединятся, – сказал Азимулла-хан. – Тут или вы с нами, или против нас.
Он с наглой самоуверенностью посмотрел на рани, но на лице моей госпожи читались нешуточные сомнения.
– Я уже говорила: если я помогу сипаям, но британцы все равно победят, что они со мной сделают? Что они сделают с Джханси, если уж на то пошло? Я нахожусь в трудном положении. Мне следует соблюдать нейтралитет.
– И ваша совесть позволит вам сохранять нейтралитет даже после меморандума? – рассердился он. – Предположим, вы откажетесь помочь сипаям. Тогда все решат, что вы на стороне британцев. Что в таком случае будет с Джханси?
* * *
Как только рани отпустила нас, я поспешила вниз по лестнице в дургавас, чтобы написать Анудже письмо. Надо предупредить ее о меморандуме и о том, что вытворяют кутвали. Она должна спрятаться, если кутвали постучат в дом Шиваджи. Затем я пошла к Гопалу и попросила переслать письмо сестре. Возвращаясь в зал дурбара, я встретила на лестнице Арджуна. В мягком колышущемся свете масляных светильников его лицо казалось вытесанным из камня.
– Что ты думаешь об Азимулле с его угрозами по поводу с нами или против нас? – спросила я.
Арджун оглянулся. Возле нас стояла Мандар. Моти о чем-то разговаривала с Каши несколькими ступеньками ниже. Я очень сомневалась, что они обращают на нас внимание.
– Британцев надо остановить, – сказал капитан. – Я давно знал, что сипаи рано или поздно восстанут, но мне не нравится, что Азимулла-хан собирается возглавить их. Его надо держать подальше от любой революции.
– Да, но теперь я понимаю, почему Азимулла-хан настолько желчен, – заявила я.
– Сита, я хочу тебе кое-что сказать.
Мы стояли в мерцающем свете масляных ламп. Стражи, поднимаясь и спускаясь, проходили мимо нас.
– Тогда на судне… когда я сказал, что надеюсь со временем жениться и иметь детей… я имел в виду тебя… Я хочу взять тебя в жены и иметь от тебя детей…
Меня охватило волнение, и я, чтобы не упасть, прислонилась к стене. Почему он признался мне в этом? Мы ведь потерпели в Лондоне неудачу. Рани никогда не отпустит меня. Зачем он говорит о столь заманчивой возможности, если понимает, что все это теперь находится вне нашей досягаемости?
– Я дургаваси. Мне двадцать два года. Я должна помогать отцу. Не стоит разрушать нашу дружбу несбыточными мечтами.
Я знала, что в моих словах звучала горечь. Я видела в его глазах сожаление. Однако Арджун лишь поклонился, давая знать, что он все понял, и провел меня в зал дурбара.
Там я подавила чувства, которые грозили задушить меня. Я справлюсь. Я справлялась и с худшим. Я стебель бамбука, а бамбук гнется, но не ломается.
Глава 23
Существует всего несколько событий и картинок из жизни, которые запечатлелись в моей памяти особенно ярко. Например, я помню обстоятельства смерти мамы. Я помню запахи куркумы и кардамона, витавшие в воздухе. Я помню, как капли дождя падали с угла крыши нашего дома в глиняный горшок, стоящий снаружи. Я помню свои чувства, когда мне сказали, что я стану дургаваси. Мне никогда не забыть смятения, вызванного вестью о смерти маленького Дамодара, и горечи от мысли, что рани потеряла Джханси и больше не может править княжеством… Все это я могу вспомнить с фотографической точностью… А то, как мятежники появились в Джханси? Это навечно осталось в моей памяти.
Мы ели арахис в зале дурбара. Рани вслух читала письмо капитана Скина. В нем офицер сообщал о сипаях из близлежащего военного городка Мейрут, которые отказались подчиняться приказам. Нас это не очень удивило. Накануне стало известно, что сипаи в Джханси тоже перестали подчиняться своим офицерам. Весть об этом разнеслась подобно ветру. Утром сотню солдат отправили к позорному столбу для порки за отказ исполнять команды. Я смотрела на сидевших напротив стражей. После переезда в Рани-Махал они присоединялись к нам по вечерам и мы вместе чаевничали. Дворец был слишком мал, чтобы вести уединенную жизнь, такую, как прежде. Мы молча слушали, время от времени переглядываясь. Мы понимали друг друга без слов.
Откашлявшись, рани продолжила читать письмо капитана Скина. Она не говорила, откуда у нее украденное послание, впрочем, у госпожи повсюду в Джханси были свои шпионы.
Войска здесь, рад уведомить Вас, остаются верными и выражают явное омерзение по поводу беспричинных жестокостей, содеянных в Мейруте и Дели. Я собираюсь и впредь проявлять при подчиненных полнейшее самообладание. Я вполне уверен в своей правоте. Все в Джханси вскоре уляжется…
Мы все еще удивлялись наивности его слов, когда вошел гонец в сопровождении четырех стражей рани. Едва увидев его, мы вскочили на ноги. Рани тоже поднялась. Гонец низко поклонился, но рани взмахом руки остановила всяческие церемонии.
– Что случилось? – требовательным тоном спросила она.
– Ваше Высочество! Сипаи сожгли две казармы в стенах крепости Джханси. Сейчас подожгли третью.
В английском есть такое выражение: «Краска схлынула с лица». Ну так вот, когда рани услышала эту новость, именно это и случилось. Она настолько побледнела, что гонец невольно шагнул вперед, опасаясь, что рани может упасть в обморок.