Команды танцорам Дукельский подавал на плохом французском и тут же переводил их на русский — не все из присутствующих в Коммерческом собрании владели языком Вольтера даже на уровне Дукельского.
Открывался любой бал по традиции полонезом.
— Полонез, господа! — торжественно объявил Дукельский, скользя в своих лакированных штиблетах по паркету зала. — Кавалье, ангаже во дам! Кавалеры приглашают дам! Дамы и господа, потрудитесь становиться парами! Медам, авансе! Дамы вперед!
В первой паре полонеза шел земский начальник Круглов с женой уездного предводителя дворянства, за ними выстроилась длинная вереница танцующих.
Балы в Коммерческом собрании отличались большей демократичностью, чем чопорные дворянские вечера, и публика собралась довольно пестрая (если говорить о составе приглашенных, а не только о разноцветных маскарадных нарядах).
После торжественного полонеза музыканты наполнили зал вкрадчивыми и лукавыми звуками штраусовского вальса. Танцующих становилось все больше и больше.
Маша Мерцалова и Витгерт появились в Коммерческом собрании, когда танцы были в самом разгаре. Преодолев ступени мраморной лестницы, Андрей почувствовал, как заболели ноги. Признаться в этом Машеньке было стыдно — жених не должен все время жаловаться на болезни.
Машу вскоре с позволения Витгерта увел танцевать некий звездочет в высоком колпаке и плаще, усеянном серебристыми звездами. Он был очень похож на Петра Сергеевича Бурмина. Его приятель, судебный следователь Колычев в костюме индийского магараджи, беседовал с дамой-бабочкой. В бабочке Витгерт узнал Маргариту Львовну.
«Так, и она здесь. Ну конечно, председательница уездного Дамского комитета, как же без нее… Пожалуй, нужно с ней все-таки поговорить, узнать, чего она хочет от меня. Просто поговорить, без всяких дурацких записок и свиданий в безлюдных местах. Здесь, в суете бала, можно будет улучить минутку и незаметно перекинуться парой слов. Ведь для чего-то же она написала мне тогда», — думал Витгерт, издали наблюдая за бабочкой.
Бабочка порхала по залу, болтая то с тем, то с этим. За ее спиной трепетали шелковые крылышки, натянутые на проволочный каркас. Особое внимание она уделяла дамам, сидевшим за столиками благотворительного базара. Какие-то домашние рукоделия — вышивки, кружевные воротнички, а также фарфоровые безделушки — приобретали те, кто желал пожертвовать деньги в пользу сиротского приюта.
Перекинувшись несколькими словами с одной из дам-благотворительниц, бабочка подошла к старому колдуну (черный плащ с капюшоном, мерзкая горбоносая маска, обрамленная седыми патлами, в руке кривой посох) и тихо заговорила с ним о чем-то.
— Антракт пять минут. Кавалье, оккюпе во дам! Кавалеры, развлекайте дам! — объявил Дукельский.
Бабочка подстерегла удачный момент, чтобы колдуну было нелегко увернуться от разговора с дамой. Не похоже было, что он счастлив беседовать с общительным насекомым, но бабочка положила ему на грудь руку, отрезав пути к отступлению, и просительно заглядывала в глаза. Колдун кивнул, и бабочка выскользнула в боковую дверь.
Витгерт подождал. Началась кадриль.
— Кадриль-монстр! Кавалье, ангаже во дам! Плю де ля ви, месье! Больше жизни, господа, больше жизни! — голосил Дукельский.
Очаровательная маленькая гейша танцевала в паре с магараджей. Бабочка не возвращалась. Колдун тоже куда-то исчез.
«Пожалуй, подходящий случай поговорить наедине. Может быть, встречу эту моль где-нибудь в боковом коридоре и напрямик спрошу, что ей было нужно и зачем она написала ту глупую записку».
— Гран-рон! Большой круг, господа! Кавалье, балянсе авек во дам! Направляйте ваших дам, месье! Рон де кавалье! Кавалеры в круг!
Витгерт решительно вышел в ту же дверь, что и бабочка. В глубине коридора, обтекавшего зал, он мельком увидел темную фигуру, повернувшую за угол. Витгерт направился в противоположную сторону, но, сделав всего несколько шагов, остановился и вскрикнул.
На полу, на смятых крылышках, лежала Маргарита Львовна. Ее светлые рыжеватые волосы пропитались кровью и были совсем красными. Шелковый костюм тоже был в крови, кровавая лужица растекалась по паркету.
Витгерт, пачкаясь кровью, дотронулся до руки Маргариты Львовны, чтобы проверить пульс. Женщина была мертва.
Андрей вернулся в зал. От волнения он забыл рядом с телом трость и шел, сильно хромая и пошатываясь. Черную повязку, нос и бороду он сдернул с лица и отшвырнул в сторону. Гости вместо кадрили танцевали уже залихватскую полечку.
— Господа, остановите музыку, случилось несчастье!
Но музыканты, не слыша, продолжали наяривать польку, раздувая медь духовых инструментов.
Первым почувствовал неладное Колычев. Он заметил кровь на руках Витгерта, перевел взгляд на его лицо и кинулся к нему наперерез танцующим парам.
Танцоры останавливались, налетая друг на друга. Какую-то даму толкнули, она взвизгнула. Уже несколько голосов кричали музыкантам, чтобы те прекратили играть. Оркестр стих, только одинокий тромбон издал еще пару низких звуков в наступившей тишине.
— Что случилось? — Колычев наконец пробрался к Витгерту сквозь толпу. — Андрей Кириллович, что с вами?
— Произошло убийство. Там в коридоре лежит эта дама, Маргарита… Маргарита… Львовна, кажется. Голубая бабочка… Она мертва. Мертва, господин Колычев!
Кольцо людей в пестрых костюмах, окружавших Витгерта, разжалось. Дамы вскрикивали. Мужчины, на ходу срывая маски, устремились к боковой двери, ведущей в коридор.
— Остановитесь! — закричал Колычев, мгновенно превратившийся из магараджи в следователя, несмотря на самодельную чалму и шелковый кафтан. — Всем оставаться на местах! Не подходить к месту преступления! Тарас Григорьевич! Где полиция?
К Колычеву уже пробирался от буфета полицейский пристав Тарас Григорьевич Задорожный, одетый в костюм испанского гранда (страусиное перо для берета ему пожертвовала жена из собственной шляпы, а кружевной воротник был сделан из ее же нижней юбки, как утверждали злые языки). Танцевать Задорожный не умел, беседовать с дамами конфузился, поэтому коротал время в буфете, потихоньку угощаясь горячительными напитками.
— Тарас Григорьевич! Убийство! Ради Бога, уберите людей от места преступления и организуйте его охрану. Расступитесь, господа, разрешите пройти.
Испанский гранд преобразился, почувствовав необходимость решительных действий. Его звучный баритон тут же загремел над залом.
— Расступись! Расступись! Ты дывись на цых людэй — ничёго не разумиють! Не толпиться! Та пропустите же ж представителей закона, господа! А ну, выдыйдить!
Когда Задорожный волновался, был особенно заметен его малороссийский акцент. К нему уже спешили полицейские, рассосредоточенные (Виверра: опечатка) по залам и вестибюлям для наблюдения за порядком, — двое были в форме, а четверо — в одинаковых маскарадных костюмах Петрушек, сделанных, вероятно, за казенный счет.
