Руководство боевыми действиями фактически было в руках штаба дивизии. Обычно по приходе на ночлег Дрейер заходил ко мне в комнату, и мы совещались, что предпринять назавтра. Затем он шел к Новикову, чтобы доложить ему о принятом решении, а я садился писать приказ, отдавая предварительно распоряжение о времени выступления полкам дивизии. Когда я приносил приказ к Новикову, он обычно подписывал его не читая. Организация разведки лежала всецело на мне.
Во время боев Дрейер выезжал вперед, к войскам, забирая с собой часть ординарцев, а я оставался с Новиковым и принимал донесения от полков, на которые нужно было давать указания. Но после первого же боя я стал ездить с Дрейером, так как, собственно говоря, оттуда и нужно было отдавать приказания от имени начальника дивизии. Последний же оставался на командном пункте.
Из командиров бригад полковник Сенча был наиболее подготовленным и мог действовать самостоятельно. Что же касается командира 2-й бригады полковника Дабича, то он был слаб в тактике, поэтому штабу дивизии приходилось всегда быть при этой бригаде, чтобы вовремя устранить все трения. Командир пограничной бригады полковник Балабан также был слабо подготовленным командиром, но так как пограничники придавались то одной, то другой кавалерийской бригаде, значение Балабана сводилось больше к роли администратора, чем тактика.
С самого начала войны, как только дивизия собралась целиком, она ни разу не ходила в одной походной колонне, а, как правило, двигалась двумя колоннами, между которыми в зависимости от обстановки делилась и 23-я конная батарея, и бригадам придавалось по два или по четыре орудия. С 21 июля по 6 августа включительно дивизия прошла около 480 километров, что в среднем без дневок дает по 28 километров в день. Состояние личного состава было хорошим, солдаты и офицеры втянулись в походную жизнь. Довольствие конского состава шло бесперебойно за счет местных средств, и лошади были в крепких телах, спустив лишний жир мирного времени. Кровные и полукровные кони офицеров, несмотря на полевые условия, несли службу хорошо.
К вечеру 6 августа в штабе 14-й дивизии имелись сведения лишь от своих разведывательных частей о том, что противник теснил их от Опатува на Островец и занял Скаржиско конными частями. Неожиданно через телеграфную станцию в Радоме штаб дивизии начал получать сводки от 5-й кавалерийской дивизии, которая находилась к северу от Нове-Място и сообщала о начавшемся наступлении немцев от Серадзя и Ченстохова на восток, разъезды которых приближались к Петркуву и Коньску. Полное молчание штаба 14-го корпуса в Люблине, которому считала себя подчиненной 14-я кавалерийская дивизия, вынудило начальника штаба Дрейера выехать на автомобиле через Иван-город на Люблин. 7 августа, еще до возвращения полковника Дрейера в штаб дивизии, были получены две телеграммы, указывавшие боевую задачу 14-й дивизии. Первая телеграмма от командира 14-го корпуса говорила о переходе 10 августа 4-й русской армии в наступление и о возложенной в связи с этим на 14-ю кавалерийскую дивизию задаче по обеспечению правого фланга армии на левом берегу Вислы и о переправе на правый берег Вислы на участке Сандомир, Баранув для совместных действий с 13-й кавалерийской дивизией.
Вторая телеграмма командира 14-го корпуса сообщала о происшедшем столкновении частей 13-й кавалерийской дивизии и 18-й пехотной дивизии с пехотой противника у Красника, в результате которого австрийцы, понеся значительные потери, отступили. Отмечалось, что артиллерия противника ведет огонь высокими разрывами. Все это было не ново для 14-й дивизии, испытавшей такой артиллерийский огонь 2 августа под Кель- це. Наконец, начальник 13-й кавалерийской дивизии генерал Туманов приветствовал соседнюю 14-ю дивизию с общей задачей — лихим налетом за рекой Сан завершить удар пехоты. Все телеграммы были переданы в Радом без шифра и, конечно, вызвали сенсацию сначала среди телеграфистов, а потом и посетителей одного из ресторанов, откуда эти сведения получил один из офицеров связи штаба, встретив за обедом знакомого ему поляка — помещика. Можно удивляться простоте нравов штаба 14-го корпуса, но что поделаешь, таковы уж были обычаи в старой русской армии! Сомнение вызывало другое: при наличии штаба 4-й армии в Люблине приказ получен из штаба 14-го корпуса — кому же подчинена дивизия? Удивляться было нечему, ибо штаб армии был сформирован из «тылового» Казанского округа, где офицеры Генерального штаба служили для своего удовольствия, а не для дела. Стыдно, конечно, такому начальнику штаба армии, каким был Гутор, забыть, что ему подчинена целая дивизия, и притом единственная, на левом берегу Вислы. Впрочем, Гутор, как неоправдавший себя на должности начальника штаба армии, скоро был смещен.
Задачи определялись целью наступления к югу, переправой через Вислу. Но как быть с западом, где наступали немцы? На чем переправлять дивизию через Вислу? Казалось бы, что переброска 4000 коней через такую реку даже выше Сандомира была операцией нелегкой и требовала переправочных средств. Это должно было быть хорошо известно и штабу корпуса, и штабу армии, но никто об этом не думал.
В ночь на 8 августа в штаб дивизии вернулся полковник Дрейер, и стало известно, что на правом берегу Вислы развертываются 4-я и 5-я русские армии, что 4-я армия состоит из 14-го, 16-го и гренадерского корпусов, 13-й и 14-й кавалерийских дивизий, 3-й Донской казачьей дивизии и Отдельной гвардейской кавалерийской бригады. Дрейер подтвердил задачу 14-й кавалерийской дивизии, полученную через корпус. Он же сообщил, что дивизии подчинен 72-й пехотный Тульский полк с двумя батареями 18-й артиллерийской бригады. Части 14-й кавалерийской дивизии с 20 июля не видели своей пехоты и поэтому с нескрываемым удовольствием смотрели на подход тульцев. Из-за болезни командира 72-м пехотным полком командовал его помощник по строевой части — высокий, пожилой, спокойный полковник.
Итак, 18 августа должно было начаться большое сражение, которое потом в истории получило название Галицийской битвы.
Как же к этому времени слагалась обстановка на фронте 14-й дивизии? Телеграммы начальника 5-й кавалерийской дивизии сообщали, что немцы продолжают свое движение в восточном направлении и 9 августа Петркув был занят тремя полками конницы и до бригады пехотой, передовые разъезды немцев находились на линии Нове-Място, Опочно, Пшисуха. Разведка 14-й кавалерийской дивизии еще не входила в соприкосновение с разъездами немцев. Очевидно, в связи с их продвижением активизировалась и конница австрийцев, стремившаяся войти в связь с немцами. 9 августа до полка конницы австрийцев потеснили разведывательный эскадрон 14-й дивизии от Илжи, отошедший на север к Недарчуву и выяснивший расположение главных сил, видимо, 7-й кавалерийской дивизии австрийцев. На юге наступление пехоты австрийцев развивалось медленно, и ее части были обнаружены только в районе Опатува и к северу от Сандомира. Поставленная дивизии задача требовала, с одной стороны, энергичного движения на юг в направлении на Сандомир, переправы на правый берег Вислы к западу от этого пункта и удара во фланг австрийской армии, задержавшейся за рекой Сан. С другой стороны, на дивизию ложилась задача обеспечить фланг армии на левом берегу Вислы с запада. В действительности на левом берегу Вислы 14-я кавалерийская дивизия при движении на юг имела бы на своем фланге всю 7-ю кавалерийскую дивизию австрийцев, располагавшуюся 9 августа только в 25 верстах от пути движения 14-й дивизии.
