К этому времени части 14-й кавалерийской дивизии занимали позицию к северу от города по линии Пяски, Шидловец. В центре, от шоссе на Скаржиско и далее на восток, находились десять смешанных сотен пограничников, причем артиллерия своими четырьмя орудиями заняла открытую позицию (по традициям конной артиллерии мирного времени), а два орудия расположились в передовой цепи с целью обстрела выходов из города. Чтобы обеспечить правый фланг, гусарский полк, оставив у Корчувки эскадрон, к 10 часам утра отошел к деревне Пяски. Начальник 14-й дивизии решил ударом во фланг нанести коннице противника решительное поражение, для чего 14-й уланский полк расположился за флангом спешенных пограничников. К нему в нужный момент подходил казачий полк, находившийся в резерве к югу от деревни Домброви, и сюда же направлялись высаживавшиеся у станции Загнаньск эскадроны 14-го драгунского полка.
Таковы были мероприятия штаба дивизии по подготовке к первому бою с регулярными частями противника.
Первый бой для каждого военнослужащего в частности и для соединения в целом является большим событием в жизни и предопределяет собой дальнейшее поведение на известный период в ходе войны. Поэтому во всей дивизии было напряженное положение. Штаб дивизии расположился за центром спешенных частей тут же, в деревне Шидловец. Телефонная связь была установлена со всеми полками и батареей на ближайшей высоте.
Около 12 часов дня наблюдатели батареи обнаружили, что к северной опушке леса подходит большая колонна конницы противника. Старший офицер на батарее по привычке мирного времени спросил, можно ли открыть огонь. Он получил разрешение, и батарея беглым огнем обстреляла на предельном прицеле голову колонны. Неожиданно попав под артиллерийский огонь, конница австрийцев скрылась в лесу. Впоследствии через пленных офицеров этой дивизии выяснилось, что сразу же был ранен начальник дивизии генерал Корпи.
Не прошло и 20 минут, как не менее трех батарей противника обрушились на батареи и высоты, занятые спешенными частями. Стоявшие на открытой позиции четыре орудия сейчас же прекратили огонь. Лишь сравнительно безвредная стрельба австрийской артиллерии дала возможность без больших потерь скатить батарею и занять закрытую позицию.
Около 4 часов дня примерно до роты самокатчиков противника со взводом драгун проехали через город и направились к высотам у деревни Шидловец. Было приказано подпустить их на дистанцию пулеметного огня. Когда вся рота самокатчиков выехала из Кельце и приблизилась на 100 метров к занятой позиции, по ней открыли огонь два орудия и четыре пулемета. Вся рота, бросая велосипеды, теряя убитых и раненых, бежала в город.
Артиллерия противника снова обрушила огонь трех батарей на позиции 14-й дивизии, но конница на равнину уже не вышла.
Рассчитывая встретить австрийцев контратакой, 14-я кавалерийская дивизия, ожидая подхода 14-го драгунского полка, также не хотела выходить под губительный артиллерийский огонь противника.
К вечеру 2 августа артиллерийская дуэль прекратилась.
14-й драгунский полк полностью сосредоточился. С наступлением темноты части остались на своих местах, подтянули кухни и повозки с зернофуражом. На фронте велась ближняя разведка, а на высотах у Шидловца были выставлены малые прожектора, имевшиеся в полках дивизии и нашедшие свое применение в первый и последний раз.
С рассветом было решено атаковать австрийцев с востока 1-й бригадой, бросив за ней и казаков. После утомительного дня штаб дивизии расположился на отдых в деревне Домбрувка. Туда приехал кельцевский губернатор и потребовал свидания с начальником штаба. Дрейер послал меня узнать, что ему нужно. Этот наивный чиновник обратился с вопросом, может ли он сейчас вернуться в Кельце. Что же было отвечать? Я посоветовал ему подождать рассвета, посмотреть бой, если он желает, а потом уже решать о торжественном въезде в Кельце. Он, конечно, от всего этого отказался и предпочел опять уехать в Радом.
Рано утром штаб дивизии снова двинулся в деревню Шидловец. Над полем боя висел еще густой туман. Высланные вперед к востоку от Кельце два эскадрона улан и драгун, завязав перестрелку с разъездами противника, основных его сил уже не нашли. Захваченные пленные показали, что дивизия ночью отошла на юг. Так огневым боем и закончилось первое столкновение двух кавалерийских дивизий, не один десяток лет в мирное время стоявших на границе друг против друга. Причина отхода 7-й австрийской дивизии осталась непонятной.
За 7-й дивизией шла пехота противника. Нужно было преградить ей путь на линии Илжа, Солец. Поэтому приняли решение, оставив один эскадрон в районе Кельце, главные силы 3 августа передвинуть в Илжу. К вечеру 3 августа дивизия расположилась на ночлег в районе Илжи.
Первый бой 14-й дивизии, хотя и не дал желаемых результатов, послужил для нее хорошей школой. Целый день полки провели под огнем трех батарей, понеся ничтожные потери. Иными словами, дивизия обстрелялась. В отношении же командования 23-й конной батареи пришлось сделать выводы. Подполковник Арцишевский — командир батареи — ни тактики артиллерии, ни стрельбы не знал. Ему предложили заняться снабжением артиллерии, а батарею поручили старшему офицеру.
От оставленного в Опатуве эскадрона улан 3 августа поступили сведения, что пехота от Сандомира медленно движется вдоль левого берега Вислы на север и пока не дошла еще до Завихоста. Представлялось возможным встретить пехоту австрийцев не на линии Илжа, Солец, а значительно южнее, поэтому 4 августа 14-я дивизия спустилась на юг в район Ожарува. Как только ближние разъезды дивизии достигли Ожарува, пехота австрийцев снова отошла к сандомирскому тет-де-пону.
Находясь на главном направлении возможного наступления пехоты противника у Ожарува, дивизия не могла дальше продвигаться на юг, имея у себя на фланге разъезды противника и какие-то части, занявшие Сандомир. Отдавать Иван-город было нельзя, поэтому 14-я кавалерийская дивизия в два перехода — 5 и 6 августа — сосредоточилась южнее Зволеня и вела разведку на фронте Шидловец, Скаржиско, Островец, Сандомир протяжением около 100 верст.
НАЧАЛО ГАЛИЦИЙСКОЙ БИТВЫ[16]
Прошло более двух недель после объявления войны. 14-я кавалерийская дивизия выполняла боевую задачу, поставленную ей еще в мирное время начальником штаба Варшавского военного округа: вела разведку противника, наступающего по левому берегу реки Висла, и прикрывала подступы к Иван-городу, который спешно укреплялся. Остановимся немного на командовании дивизией. Начальник дивизии генерал Новиков, по существу, являлся шефом дивизии и не имел намерения держать в твердых руках управление частями. Он был рад передать эти функции более деятельному, да к тому же с известной долей нахальства, начальнику штаба дивизии полковнику Дрейеру. Сам Новиков всегда соглашался с предложениями своего начальника штаба, а в трудные минуты только молчал и вздыхал. Особенно молчалив был Новиков, когда дело доходило до столкновения с противником или в предвидении такового. Но зато, когда колонны дивизии шли на ночлег, тут заговаривало «кавалерийское» сердце генерала, и он покрикивал на солдат, совершенно не учитывая, что эти солдаты сделали 45-километровый переход, а те из них, которые были еще в разведке или дозорах, сидели в седле чуть ли не полные сутки. В таких случаях я, боясь не сдержаться, всегда уезжал в хвост колонны штаба дивизии, чтобы не слушать окриков Новикова при «наведении порядка». Обстановкой Новиков мало интересовался и даже отдавал свои карты начальникам разъездов. Когда я докладывал, что запас карт в штабе ограничен, то Новиков удивленно смотрел на меня и говорил: «Ну скажи, пожалуйста, на что мне карты, когда у меня два офицера Генерального штаба!» Теперь, может быть, читающему это покажется и анекдотом, а между тем это факт.
