— Нам надо поговорить, — сказала Эвиан.
Надин остановила качели, сняла с них Кортни и велела девочке идти в дом.
— Я скоро приду, и мы закончим шить твою новую куклу.
Эвиан и Надин стояли против друг друга. Доска покачивалась с еле слышным скрипом, и в этом звуке было что-то зловещее.
— Я сказала Дункану, что Кларенс Хейвуд — его отец, — без всякой подготовки заявила Эвиан. — К сожалению, он не слишком обрадовался.
Услышав такое, Надин вдруг вспомнила их самый первый разговор. Тогда она сразу обратила внимание на изящество Эвиан, ее точеную фигуру, тонкие запястья. И вместе с тем в ней таилось что-то тяжелое и мрачное.
Неожиданно лицо Надин исказилось, и она топнула ногой.
— Потому что это неправда! Как ты могла?!
— Что тебя возмущает?
— Ты спрашиваешь, что?! Я согласилась с тем, чтобы Дункан не знал, кто был его настоящим отцом даже после того, как тот умер! Но я не могу смириться с тем, что ты навязываешь мальчику Кларенса Хейвуда. Да, я вынуждена терпеть его присутствие ради Арни, к тому же он обещал, что Кларенс не появится в «Райской стране», но ты! Ты твердила, что у Джозефа Иверса было дурное прошлое, так почему ты отвергла благородного и достойного человека и выбрала бандита! Я помню выражение его лица, когда он шел по вагону, а потом приставил револьвер к телу Арни! Дункан тоже никогда этого не забудет!
Эвиан молчала, и тогда Надин добавила:
— Ты полагаешь, Кларенс Хейвуд готов принять твоего сына?!
— Он пока ничего не знает.
Женщина остолбенела.
— Мне чудится, — прошептала она, — будто мы вернулись в далекое прошлое, когда между нами не было ни понимания, ни симпатии.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
— Я не могу тебя прогнать; половина ранчо принадлежит тебе.
— Со временем я уйду, — невозмутимо произнесла Эвиан. — А Дункан пусть пока остается тут.
Повернувшись, она пошла со двора. А у Надин возникло чувство, что будь у нее в руках оружие, она бы выстрелила Эвиан в спину.
Дункан бежал, путаясь в высокой траве и размазывая по лицу слезы. Однако когда мальчик подбежал к ограде, на которой по-прежнему сидел его друг, он усилием воли загнал слезы глубоко внутрь.
— Ты долго! — издалека закричал Эрик, но в его голосе слышалась радость.
Однако Дункан больше не хотел играть в моряков и вообще ни во что. Подпрыгнув и усевшись рядом с приятелем, он мрачно посмотрел на него.
— Что бы ты сделал, если б твой отец поступил плохо?
У Эрика были ясные голубые глаза, светлые вихры и простодушное лицо. Когда он с гордостью восклицал: «Мой папа самый лучший!», Дункан знал, что это правда. Он поневоле завидовал другу: ему тоже хотелось иметь такого отца.
— Он не может совершить ничего дурного, — убежденно произнес Эрик.
— А если бы? — с нажимом проговорил Дункан.
— Что, например?
— Убил человека. Застрелил из ружья.
— Он никогда бы этого не сделал, — повторил Эрик.
Дункан наморщил лоб, и на его лице появилась недетская усмешка.
— Ты уверен?
— Может, если бы только это был плохой человек. Бандит. Если бы папе пришлось нас защищать.
— Люди, которые грабят поезда, — бандиты?
Когда Эрик кивнул, Дункан угрожающе произнес:
— Тогда скажи, твой отец мог бы дружить с бандитом?
— Конечно, нет!
— Ты много чего не знаешь! — бросил Дункан и, соскочив с ограды, зашагал к дому.
Глава двадцать первая
«Что способно привести человека к лучшей жизни? — думала Эвиан. — Только вера в то, что это достижимо».
Вид плотных серых облаков и голубой линии хребтов успокаивал. Иногда однообразие способно вызвать тоску, а порой оно действует исцеляюще, благотворно. Эвиан любила позднюю осень, когда уже нет буйства красок, но еще сухо и тепло.
Под ногами ломались пожелтевшие метелки, что-то постоянно цеплялось за подол, когда она шла к дому. Он в самом деле выглядел заброшенным. Краска, если она где-то и была, совершенно облупилась, а оконные рамы покосились. Стены покрывал серый лишайник. Кругом стояла такая тишина, что у Эвиан заломило виски. Казалось, здесь многие годы не ступала нога человека.
«Но ведь мы не настолько старые?» — подумала Эвиан. Хотя сейчас она была готова поверить в то, что душа может быть намного старше тела.
Отворив дверь, она сделала такой решительный шаг, что юбка взметнулась вокруг ее ног. Сидевший на ящике Кларенс обернулся, и его глаза ожили. По выражению его лица Эвиан догадалась, что он не верил в то, что она придет, и думал, будто сейчас увидит не ее, а Арни.
Тем не менее она сразу заметила, что он постирал свою одежду и как мог привел в порядок себя и то, что его окружало. Выкинул хлам, от которого не было пользы, вычистил посуду песком и подмел пол, усыпанный сосновыми иглами, сухими листьями, мертвыми жучками и еще каким-то сором.
В комнате было тепло, даже душно, пахло едой и кофе. Кларенс подкинул дров в черное чрево печки.
— Хочешь? — спросил он, кивая на котелок.
Эвиан покачала головой. Она видела, что он не знает, как себя вести.
— Я рад, что ты пришла.
— Ты знаешь, зачем я пришла.
Кларенс встал и привлек Эвиан к себе. Оба знали, что в эти минуты для них еще есть путь назад. Кларенс напряженно ждал, но Эвиан не двигалась и ничего не говорила, и тогда он промолвил:
— В комнате жарко. Можно снять с себя все.
По ее взгляду Кларенс понял: Эвиан хочет, чтобы он отвернулся, и он выполнил ее молчаливую просьбу.
На сей раз Эвиан надела белье, но не то, что было на ней, когда она ехала в Гранд-Джанкшен, а другое, из простой ткани, незатейливое и скромное, больше напоминавшее девичье.
Раздевшись, она легла и накрылась одеялом. Простыни были ветхими, но чистыми. Когда он скользнул к ней, она закрыла глаза, и тогда Кларенс сказал:
— Не обязательно видеть друг друга. Главное — чувствовать. Тебе понравилось то, что было вчера?
Эвиан кивнула.
— Если хочешь, — добавил Кларенс, — можно поговорить о том времени, когда мы были в разлуке. Я готов выслушать тебя и расскажу тебе все, что ты желаешь узнать, хотя едва ли сумею что-то объяснить.
— Тебе это нужно?
— Нет.
— Тогда не стоит.
— Ты боишься? — прошептал он, осторожно обнимая ее.
Что она могла сказать? Что много лет внутри нее жили чувства, похожие на злобные существа с острыми зубами и когтями? Что отдавая себя мужчине, она делала все для того, чтобы хотя бы на несколько минут покинуть собственное тело?
