— Нет, ночью я не смогу. Я приду днем. Завтра.
Он дрожал от предвкушения, и его темные глаза горели жарким огнем. Эвиан невольно подумала, что Кларенсу удалось сберечь самое ценное: свое трепетное отношение к ней. В этом смысле он сохранил в себе прошлое, быть может, даже лучше, чем она.
— Я буду ждать! — прошептал он, и Эвиан повторила:
— Я приду.
— Тогда, при нашей встрече в гостинице, я не знал, что ты защищала своего сына. Если б я это понял, то не ушел бы.
— Я чувствовала, что тебя тоже что-то удерживает.
— Так и было. Но я оставил бы это. Я оставил бы все ради тебя одной. Я жалею, что не сделал ничего из того, что должен был сделать.
— У тебя еще будет время.
Поднявшись, Кларенс бережно застегнул и оправил ее платье. Казалось, он до сих пор не верит, что может беспрепятственно прикасаться к ней.
— Почему это происходит? — прошептал он, но Эвиан не ответила.
Она не знала, как объяснить ему или кому бы то ни было, что в ее душе не осталось места для прошлого и вместе с тем именно это прошлое и заставляет ее поступать так, как она поступала сейчас.
Надин долго не решалась заговорить с Эвиан о том, что она делает со своей жизнью, пока та не вернулась из леса с порозовевшим лицом, лихорадочно блестящими глазами, исцарапанными руками и сосновыми иголками в волосах.
Когда, причесавшись и умывшись, она вошла в кухню, Надин посмотрела на нее долгим и выразительным взглядом и только потом сказала:
— Ты совершаешь ошибку.
— Я уже ее совершила.
— Зачем? Почему?
— Потому что прошлое непреодолимо.
— Оно было и прошло. Почему ты бежишь от новой жизни? Отказываешься от хорошего в пользу худшего?!
Выражение лица и тон Эвиан были полны упорства.
— Я хочу прожить жизнь заново.
— Не получится. Потому что такого просто не бывает.
— Посмотрим.
— Ты всегда хотела уехать с ранчо, ты говорила, что ненавидишь эти места!
— Я прожила здесь слишком долго, и духи этого леса успели мной завладеть. На самом деле мне уже никогда не стать иной, чем я стала.
— Но в прошлом Кларенса есть кое-что, способное помешать твоим замыслам.
— Он не вернется к этому.
— Да, но на свете существует закон.
— Здесь его никто не найдет.
— Хорошо, — казалось, Надин готова сложить оружие. — Но что ты думаешь насчет Дункана?
— Ты права, — сказала Эвиан и вышла за дверь.
Мальчишки висели на ограде и о чем-то громко переговаривались, глядя на переливавшуюся шелком траву. Подойдя ближе, Эвиан с удивлением поняла, что ее сын и Эрик играют… в мореходов. Луг был морем, ограда — кораблем, а они сами — бесстрашными моряками. Как они ни были увлечены, заслышав позади шаги, а после — оглянувшись и увидев мать, Дункан слез с ограды и подбежал к Эвиан, ибо она никогда не приходила за ним просто так.
— Мне надо кое-что сказать тебе, — промолвила она и увела его в дом.
Там Эвиан усадила Дункана на стул и сама села напротив. Она делала так, только когда им предстоял жизненно важный разговор. Но сейчас она не просто смотрела на сына, а еще и взяла его лицо в свои прохладные и нежные ладони.
— Я хочу поговорить с тобой о поездке в Гранд-Джанкшен.
Мальчик встрепенулся.
— Когда мы едем?
— Никогда.
У Дункана был разочарованный вид.
— Вот как? А я думал…
— Разве ты не хотел остаться в «Райской стране», рядом с Эриком?
— Хотел, но ведь ты говорила, что мы будем жить в городе, в большом доме вместе с мистером Платтом.
— Все изменилось.
— Почему?
— Помнишь, ты спрашивал, встретим ли мы когда-нибудь твоего отца?
Мальчик затаил дыхание.
— Да.
— Это произошло.
В комнате стало так тихо, как, наверное, бывает на самой окраине мира. Прошло не меньше минуты, прежде чем Дункан осторожно спросил:
— Как это? Где он?
— Сейчас этот человек находится на ранчо «Синяя гора».
Лицо Дункана сделалось похожим на разбитое зеркало.
— Нет! Не может быть!
— Почему?
— Разве он хороший человек?!
— Он твой отец. Надеюсь, он сделает все, чтобы быть хорошим; во всяком случае — для меня и тебя. Мы переедем на ранчо «Синяя гора» и…
— Там не так хорошо, как в «Райской стране»! — упрямо произнес Дункан и сжал кулаки.
— С «Райской страной» у меня связаны не слишком приятные воспоминания, а в другом месте мы сможем все начать заново. «Синяя гора» — тоже хорошее ранчо. Мы починим дом, сделаем кое-какие пристройки. Нам хватит места. И ты сможешь в любое время приезжать в «Райскую страну».
— Я не знаю, о чем с ним говорить, — пробурчал Дункан.
— С кем?
— С этим… человеком.
— Думаю, со временем вы найдете общий язык, — спокойно произнесла Эвиан.
Дункан тихонько вздохнул. Он очень любил и уважал свою мать и лучше чем кто-либо знал, что ей свойственно то, чего не было ни в ком из окружавших его людей: непоколебимость.
— Я должен встретиться с ним? — обреченно произнес он.
— Ты ничего не должен. Какое-то время ты можешь пожить здесь.
Глаза Дункана были мрачными, а губы подергивались. Он понимал, что принадлежит Эвиан, но надеялся, что она так же принадлежит ему. Мальчик думал о незнакомце, которого мать ни с того ни с сего назвала его отцом, вспоминал, как тот вошел в вагон, напугав всех (кажется, даже дядю Арни!), спутал их планы, а теперь посягнул на самого близкого ему человека.
— Значит, ты решила жить с ним? — в его голосе явственно звучали ревность и боль.
— Да. Тебе это не нравится?
Дункан решительно кивнул. Обычно Эвиан не задавала таких вопросов, но раз уж спросила — ей же хуже! Женщина вздрогнула. На долю секунды мальчик сделался поразительно похожим на своего настоящего отца.
— Но ты не возражал против мистера Платта? — спокойно произнесла она, стараясь взять себя в руки.
— Потому что он был похож на дядю Арни. А этот — нет!
— На самом деле все люди разные.
Мальчик был огорчен, а Эвиан не могла скрыть, что рассчитывала на другую реакцию. Дункану был нужен не просто отец, а отец, которым можно гордиться. Таким, каким в его представлении был Арни, а то и лучше.
Эвиан отыскала Надин на заднем дворе, где Арни приладил качели: держась за одну из веревок, женщина раскачивала доску, на которой сидела Кортни. То была редкая минута досуга: обычно, завершая одну работу, Надин уже думала о другой.
