– Дикарей нельзя подпускать к ядерным техноло гиям!
– Сценарий, подобный Чернобыльскому, в Японии невозможен в принцип– е!
– Коммунистическая диктатура лжет о положении в Чернобыле!
– Миллионы рабов с помощью КГБ загоняют на устранение аварии с помощью пулеметов!
– Половина СССР превратилось в радиоактивную пустыню».
Так вот, никаких «дикарей», «миллионов рабов», конечно, в заголовках нет и в помине. Как и про радиоактивную пустыню и пулеметы. В текстах статей такой чуши не было тоже.
Типичные заголовки просто сообщают о фактах. Например: «Авария на советской АЭС. Погибли более 2 тыс. человек? Ядро реактора расплавилось, дело идет к крупнейшей катастрофе» («Майнити», 30 апреля 1986).
Про советскую закрытость и нехватку информации о Чернобыле, конечно, писали много. Но другими словами. «Правительство Японии призывает СССР открыть информацию» («Иомиури», вечерняя, 2 мая 1986). «Мир выражает недовольство советской секретностью» (там же, 30 апреля 1986). Таких заголовков немало.
Теперь по поводу того, что «в Японии это невозможно в принципе!»
Заголовок в «Майнити» от 30 апреля: «Когда-то это может быть и в Японии». «В порядке ли наши АЭС?» – «Иомиури» от 1 мая 1986 года.
Справедливости ради надо признать, что некий анонимный источник в Министерстве торговли и промышленности Японии сообщил газете «Асахи» 29 апреля, что «в нашей атомной энергетике невозможно то, что произошло в Чернобыле, у нас реакторы другого типа». Думаю, этот чиновник сейчас раскаивается, но и он, в сущности, не соврал. Авария на АЭС «Фукусима-1» ни в коей мере не похожа на чернобыльскую. Нет такого разлета радиации.
Фукусима – не Чернобыль, какую бы степень опасности ей ни присваивали японские чиновники (между прочим, станция застрахована). Пока серьезной дозы облучения, если верить имеющейся информации, не досталось никому. Восемь человек получили больше 250 миллизивертов – годовой дозы для работников АЭС в чрезвычайных обстоятельствах. И тем более, пока никто не погиб от радиации.
Этот и подобный ему инциденты, наложенные на элементарную безграмотность нашего населения и «эффект Чернобыля», быстро довели ситуацию до абсурда, а информационная паника начала давать неожиданные последствия. Мои знакомые отменили июньскую поездку в Таиланд, мотивируя это тем, что «там же рядом Фукусима». Съемочная группа одного из каналов, собиравшаяся снимать в Киото – на расстоянии примерно тысячи километров от злосчастной станции, – репортаж о гейшах, отказалась от поездки – «чтобы не схватить рак щитовидки». Такое впечатление, что рак щитовидки в Японии летает в воздухе и передается, как насморк! Музей изобразительных искусств имени Пушкина решил не везти в Иокогаму картины французских импрессионистов, выставка которых планировалась в рамках Фестиваля русской культуры в Японии, – не такое, дескать, время. Уже в июне от гастролей отказалась оперная певица Анна Нетребко – все по той же причине. Театр заплатит японцам неустойку, это понятно. Непонятно только, какими теперь будут имиджевые счеты между нашими странами.
В России сразу после землетрясения были развернуты несколько программ материальной помощи японцам, пострадавшим от катастрофы. Хуже всего – с путаницей фондов, счетов и путей направлений – осуществляли эту программу уполномоченные государства. Собирали деньги и частные фонды, и маленькие организации, вроде клубов будо или традиционных японских искусств, и церковь, перечисляли отдельные люди. Собрали и отправили в Японию сотни тысяч долларов.
В корреспондентских пунктах японских газет звонили телефоны: русские физики-ядерщики, чернобыльцы безвозмездно предлагали свои услуги по помощи пострадавшим и по ликвидации аварии. Японских журналистов такие предложения не интересовали. Физики, спасатели, волонтеры – все они вежливо отсылались… обратно. Никакие советы, просьбы передать помощь, послать специалистов не были востребованы – все это оказалось не нужно официальной Японии. «На ура» принимались только странные предложения типа идеи расселить японцев в Сибири: об этом можно писать, это ярко и прикольно. Такие предложения хорошо иллюстрировали низкий уровень понимания русскими ситуации в Японии в после аварии и вообще – понимания Японии и японцев. Своеобразный подход к подбору информации из России японскими медиа стал заметен начиная с самого первого дня, с 11 марта. Тогда, сразу после катастрофы, президент Медведев, как и подобает в таких случаях, выразил «глубокое соболезнование японскому народу» – буквально через несколько часов после того, как стало известно о землетрясении и цунами. Весь день 11 марта японские каналы показывали… президента США Обаму, сказавшего то же самое, хоть и чуть позже. Безусловно, американцы много сделали в той ситуации для Японии. Но и наша группа спасателей была одной из самых больших и профессиональных. Но японских журналистов интересовало другое: не мешали ли власти работе русской команды?
Опытное Министерство по чрезвычайным ситуациям сразу после землетрясения отправило запрос в Японию и только после официального ответа с перечнем того, что японская сторона желает получить, отправило в Японию специалистов-спасателей и около 17 тонн шерстяных одеял. Украинский МЧС, поддавшись «зову души», без толку свозил в Японию и вернул обратно собак-спасателей и лекарства – у последних не оказалось японской сертификации. Кстати, впервые за всю историю нашего МЧС, спасавшего людей на всех концах планеты, его оперативники летели без поисковых собак. Японцы заявили, что не могут ради землетрясения отменить закон о месячном карантине для животных, прибывающих в страну. «Спасать» пришлось только трупы, но командир нашего отряда был очень корректен в отзывах о работе японской администрации, несмотря на явный нажим японских журналистов.
При этом тем же журналистам оказался крайне неприятен комментарий заместителя генерального директора Курчатовского института профессора В. Асмолова о причинах аварии: «Японцы, которые научились почти идеально эксплуатировать станцию, в кризисный момент потеряли управление. Японская модель с долгой и строгой иерархией усложнила последствия аварии. Чем дальше уходил вопрос от места аварии, тем медленнее принималось решение, тем хуже было управление. Образно говоря, если русскому дяде Ване, чтобы починить залипшую кнопку, требуется лом и пять минут работы, японцы создают комиссию, мучительно совещаются, а ответственность на себя может взять только один начальник, которого срочно найти не всегда удается. Говорить с кем-нибудь ниже уровня заместителя министра бессмысленно… Девять дней после аварии и обесточивания на станцию не могли перекинуть электрический ток. Русский человек быстро катушку по земле раскатал бы, запасной генератор притащил. Если бы удалось сразу запустить насосы с водой, худшего на станции удалось бы избежать. Нельзя сказать, что японцы ничего не делали, они по своей логике проходили долгие этажи иерархии. А станция горела».
Профессор Асмолов под запись сказал об «обратной стороне Японии» то, что остальные наши эксперты, побывавшие в Японии, соглашались сказать только «не под запись»: во многом причиной того, что авария приняла такие масштабы стал хваленый японский менеджмент. Но говорить об этом нельзя: это – обратная сторона Японии!
