Он отнес ее в их общую постель и тоже принял душ, прежде чем лечь рядом со своей невестой, впервые с тех пор, как был зачат их ребенок, и, обняв ее, прижав к себе, Лукас заснул по-настоящему.
И видел чудесные, счастливые сны.
И верил, что они станут явью.
И она очнулась.
В его объятиях.
Это было приятное пробуждение. Гален не сразу рассталась с миром грез, рассеянно глядя на лунный свет, сочившийся сквозь занавеску, и стараясь понять, где она и что с ней.
Гален нисколько не испугалась своего пробуждения, ведь ее обнимал Лукас. И она нежилась в этих ласковых объятиях, наслаждаясь ощущением покоя и безопасности, пока не разглядела его лицо.
И едва не закричала от ужаса. Потому что в неверном серебристом сиянии его милое лицо превратилось в какую-то жуткую маску. В череп, обтянутый бледной, прозрачной кожей. Темные страшные тени залегли на щеках и под глазами, соревнуясь в черноте с влажными волосами, почему-то оказавшимися длинными, достававшими почти до плеч!
Первой ее мыслью было поскорее разбудить его, покрыть поцелуями и умолять не умирать, не бросать одну, но выражение странной умиротворенности, разлитое на чудовищно осунувшемся лице Лукаса, остановило Гален. Так выглядит человек, погруженный в глубокий, безмятежный сон.
Да, он спал, и черные круги под его глазами ясно говорили о том, как необходимы ему эти грезы. Однако тревога окончательно развеяла туман, все еще окутывавший рассудок Гален, и потребовала ответов, которых у нее не было. Пока. Но за время его сна она непременно их добудет.
Он спал так крепко, что даже не шелохнулся, когда Гален выбралась из его объятий и, легко скользя атласом по атласу, покинула кровать.
Атлас по атласу… Это же ее ночная рубашка! Гален поднялась с их брачного ложа и застыла в тишине спальни, залитой лунным светом. В глазах снова помутилось, а ноги, коснувшиеся мягкого белоснежного ковра, почему-то казались неловкими и чужими. Однако неясная тревога оказалась столь сильна, что помогла преодолеть головокружение и заставила двигаться онемевшие члены. Пошатываясь, Гален побрела в другой конец коридора, в голубую спальню.
И там она нашла все. Все до единого удивительные, невероятные ответы. Капельницу с катетером возле ее кровати под балдахином. Барби — обеих Барби — на столике возле кровати. Беспорядочную кучу одеял на полу. Раскрытую больничную карту из клиники в Бостоне. И скрупулезные записи о ее состоянии, которые день за днем вела решительная мужская рука, чей почерк под конец становился все менее разборчивым.
Самая последняя строчка, сделанная ее сероглазой пантерой, волею судьбы превратившейся в сиделку, была датирована восьмым мая, 11.59 вечера. «Все еще спит».
Кроме его записей, попадались и другие — сделанные Дианой Стерлинг и Кэролайн Барклай. У Гален от радости задрожали руки, когда она прочла выводы доктора Барклай. Непослушными пальцами она ощупала тонкую ровную кожу, покрывавшую те места, где оставались шрамы от беспощадного ножа Брэндона. И то место, куда вводили катетер для внутривенного питания, через который Лукас кормил ее все это время. Ее и их ребенка. Их дочь… Хотя сам чуть не умер от истощения.
И Гален поспешила обратно в спальню. Она двигалась совершенно бесшумно, не желая мешать снам, приносившим ему такое облегчение и покой.
Он все еще спал, но пока ее не было, что-то нарушило былую безмятежность, и под густыми пушистыми ресницами она различила отблеск слез.
Гален тихо скользнула в его объятия, и самым нежным поцелуем на свете Спящая Красавица разбудила своего принца.
— Гален, — выдохнул он, не веря своим глазам. Его сковал страх. Вот оно, безумие!
— Да, мой Лукас! Это я! Я очнулась! И я настоящая! Я уже знаю все-все и прошу простить меня за то, что тебе пришлось пережить!
— Гален? — На смену страху пришли удивление, радость, и любовь.
Она сжала его осунувшееся лицо в своих горячих ласковых ладонях и покрыла страстными поцелуями.
— Я вернулась, Лукас Хантер!
— Ох, Гален, — шептал он, наконец-то начиная верить. — Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!
Они целовались и шептались о самом тайном, сокровенном, а когда не хватало слов, просто лежали, обнявшись, замерев неподвижно, словно лучи радуги, плененные в осколке льда.
А потом они целовались снова, потому что не могли лежать спокойно, и снова шептали, так как не в силах были молчать. И в эту лунную колдовскую ночь пантера и снежный ангел слились воедино, познав наивысшую близость и блаженство.
Отныне их сковали незримые узы веры в будущее, в свою любовь и счастье оттого, что они теперь вместе, у себя дома.
Наконец-то дома.
