— Ты хочешь, чтобы я идентифицировал себя с ним?
Мисс Райли тоже использует этот прием на уроках религиозного воспитания: «Когда Иисусу было столько же лет, сколько сейчас вам…»
— И мальчик не стал помогать отцу вести лодку. Он убежал на нижнюю палубу.
— Убежал. Как мило.
— И вот его отец принялся разворачивать лодку к берегу, где стояла хижина. Но шторм разыгрался сильнее, чем он мог предположить, и он не смог пришвартовать лодку в одиночку.
— Почему бы просто не пристать к берегу, чем пытаться пришвартоваться у шаткой хижины, вырубленной в скале? Это просто глупо.
— И вот отец бежит на нижнюю палубу и умоляет сына помочь. Он кричит: «Сынок! Мы окружены бурей!»
— Буря тоже женского рода.
— «Придется пристать к берегу!»
— Устроили семейный скандал в разгар бури? По-моему, ты придумываешь все на ходу. — Сложив руки домиком, кричу папе голосом голливудского актера: — Папа! Помоги! Мы окружены бурей!
Папа всматривается в окна хижины. Он не оборачивается.
— Вранье, — бросаю я. — Твоя история про привидения — дешевое вранье.
Мы спустились к подножию лестницы и подходим к хижине. Еще заметно, что она выкрашена в белый цвет, но краска понемногу облезает. Заглядываю в маленькое разбитое окошко. Издалека хижина действительно кажется очаровательным домиком с привидениями, но, когда подходишь поближе, становится видно, что это всего лишь старый сарай, где воняет мочой и на полу валяются разбитые бутылки из-под «Хайнекена».
— Сын поднимается на палубу. К этому моменту буря разыгралась не на шутку. Гигантские волны толкают лодку на скалы. Они стараются спасти судно, но мальчика смывает за борт.
— Естественно, на нем спасательный жилет.
— Конечно. Но они подплыли слишком близко к скалам. И не успевает отец вытащить сына, как того бросает на скалы. Волны швыряют его тело о камни, а отец не может ничего поделать, только смотреть.
— Неубедительно. Надо было сначала хотя бы нагнать атмосферу, — замечаю я.
Папа стоит рядом с механизмом, при помощи которого лодки брали на буксир: крюк, свисающий с крана, торчащего над водой.
— Мальчик умер или вот-вот умрет. Он качается на волнах в спасательном жилете, а несчастный отец кричит, чтобы тот хватался за веревку.
— Почему отец не прыгнул за ним? — спрашиваю я.
— Потому что тогда умерли бы оба.
— Это был бы красивый жест.
Погода настолько солнечная и ясная, что я ничего не боюсь. В такую погоду можно спокойно смотреть «Восставшие из ада». Отличный денек для возвращения из мертвых. Я понимаю, почему кто-то здесь решил сочинить историю о призраках. Скажу больше: это место вполне могло бы войти в мою тройку лучших мест для самоубийства. А чего еще желать в такой славный денек? Представляю, как вертолет береговой охраны видит тело; волны разбиваются о скалы у подножия утеса, чайки уже принялись клевать мои глазницы, а на глубине меня оплакивают печальные морские котики. У береговой охраны есть камера с сильным увеличением; они пролетают мимо, и снимок сначала попадает в местные газеты, а потом и в лапы международных новостных корпораций. Вот уже фото моего трупа скачивают из Интернета, и история снова оказывается в десятичасовых новостях на Си-эн-эн под заголовком «Этот ужасный Интернет» — как же это неприятно моим родным! Но на самом деле снимок с вертолета так прекрасен, что они готовы демонстрировать его под любым предлогом.
— Так значит, его сын умер, — говорю я. — А старик пережил бурю, и что дальше? Повесился на балке в ихнем доме?
— Именно, — кивает мама.
— Скука, — зеваю я. — Мне ни капельки не страшно.
Папа стоит на краю бетонного фундамента и смотрит вниз, на вечную борьбу волн и скал.
— В их, а не в ихнем. В их доме, — произносит он. Делает шаг назад, оглядывается. — О ком речь?
— О страшном старом спасателе, — отвечаю я.
— О да, это все правда, — говорит папа.
— Дерьмо собачье, а не правда.
Папа пристально смотрит на меня. Волны плещутся и ударяются о камни.
— Он всю жизнь работал спасателем на побережье Гоуэра, а потом его сын утонул на его глазах. И он повесился, — добавляет отец.
— И теперь его призрак гуляет по скалам? — кривляюсь я, делаю козу пальцами и страшное лицо.
— Оливер, — осуждающе произносит папа.
Солнце освещает его сбоку: половина лица на свету, половина в тени.
— Во всем я виновата, — вмешивается мама. — Я думала, это россказни о привидениях.
Папа смотрит на меня.
— Джилл, это страшная трагедия.
Она раскрывает рот.
— Это было на самом деле, — продолжает он, — в восьмидесятых.
— Какой ужас, — бормочет она. — И почему я решила, что это сказки?
Я кладу руку ей на плечо.
— Потому что мысль о потере любимого сына — то есть меня — так ужасна, что, когда ты слышишь о подобных историях, убеждаешь себя в том, что это неправда.
Замечаю, как солнце садится. Я равнодушен к красивым пейзажам, но это… это действительно красиво.
— Сегодня прекрасный день, — говорит папа.
Солнце растворяется на горизонте, как таблетка аспирина. На поверхности воды — яркая белая полоска света.
Мама прижимается ко мне.
— Может, ты и прав, Олли, — вздыхает она.
Глядя на огромный океан, чувствую легкое головокружение. На его поверхности есть светлые и темные пятна. Те, что потемнее, по форме как континенты.
— Почему некоторые участки на поверхности темнее?
— Может, из-за течения, — отвечает папа.
— Представьте, сколько разумных существ живут там, в глубине, — говорю я.
Особенно на самом дне. Гигантские желеобразные твари, способные просочиться в замочную скважину, но с настолько огромной пастью, что могут заглотить кита. При таком высоком давлении у них не может быть костей. Думаю сказать родителям, что хочу стать морским биологом, — среди моих одноклассников это одна из самых популярных профессий.
Солнце садится, разливаясь ласковым теплым светом.
— А вы знали, что во Вторую мировую войну ультразвук использовали для обнаружения глубоководных объектов? — спрашиваю я.
Я стою между ними, плечом к плечу.
— Я не знал, — говорит мой папа, специалист по истории Уэльса.
Солнце садится. Его поверхность переливается всеми цветами.
— А кто знает глубину океана? — спрашивает мама. Ее девичья фамилия — Хантер. Джилл Хантер. Солнце все ниже.
