начал, как всегда, с установочной мантры. – В городе что-то затевается, а мы не можем понять что. Вот ты понимаешь, что может произойти? – И он ткнул пальцем в меня.
Я ровно ничего не понимал и ощущал только тревогу, исходящую от моих товарищей.
Но у нас всегда тревожно – как навалится август, так тревожно, все ждут, что отменят деньги, начнутся кровопролития или утонет что-нибудь. В детстве, в силу семейных обстоятельств, я провёл позднюю осень, два самых скучных месяца в моей жизни, в украинской деревне. В шесть лет мало что запоминаешь, кроме запахов и цвета. В эту деревню, такую же маленькую, как и я тогда, приехал специально обученный человек, чтобы резать свиней. Их забивали перед зимой – нагулявших жир за лето. Для этого приглашали специального человека, потому что кровавая работа деревенским старухам была не под силу. Специальный человек приехал вечером откуда-то из-за леса со своими инструментами. Он расположился на ночлег, чтобы отдохнуть перед рабочим днём.
В этот момент его почуяли все свиньи деревни и начали визжать. Они визжали полночи, не видя свою смерть, но зная, что она где-то рядом. От неё не скрыться, у неё нет лица, пока она ещё спит на широкой лавке, но чемоданчик с её страшными орудиями уже стоит в сенях под вешалкой.
Сейчас товарищи мои – нет, не визжали, но были до крайности встревожены.
Мое дело – сторона, а они давно занимались своими странными и тайными делами, дёргали за нити внутри огромного города, и эти нити отзывались звоном и грохотом, будто сигнальные верёвки в старой повести о тимуровцах.
Александр Васильевич только трогал невидимую нить, а где-нибудь во Внуково начиналось движение, срывались с места люди, и начиналась тайная работа. Или товарищ мой Петя уезжал куда-то в Люблино, на поля фильтрации, а всё, что он делал там, трясло гигантскую паутину связей, и Александр Васильевич был в курсе всего, что происходило в посёлке канализационных рабочих, да и во всех посёлках, на всех улицах. Они занимались равновесием, понимай как хочешь это слово.
Александр Васильевич говорил, что связь – самое главное в любом деле. Приехал куда – обеспечь связь. Самое страшное – потеря управления, и настоящий командир должен всегда знать, кто из подчинённых где находится, а потом уж всё остальное. В этот момент сам он был похож на седого командира всё из той же советской книги о тимуровцах. Учёт и контроль, ну и связь, конечно.
Я был сбоку припёку, человек случайный. Меня ценили за то, что я с ними прятал свою болтливость в карман – ты занимаешься историей архитектуры, вот там и болтай, пиши про свои памятники, дома и мосты, парки и скверы. А вот как начинаются наши дела, стой с краю, если что – поможешь, подашь ключи (эта метафора мне всегда нравилась), но руками ничего не трогай.
Но сейчас эти могущественные друзья были явно в недоумении.
– А вы спрашивали у лесничих? – Александр Васильевич уже задавал этот вопрос, но сейчас он спрашивал всех, как капитан сборной команды по отгадыванию телевизионных загадок.
У лесничих спрашивали, спрашивали у метеорологов, отрядили человека к птицелову, что жил у себя на даче и круглый день болтал с птицами. И все спрошенные говорили, что всё по-прежнему, но явно что-то произойдёт. Так набухает гроза, когда в небе ещё нет ни одного облачка, но небо давит и давит сильнее.
– Кто предупреждён, тот вооружён, – говорил Александр Васильевич. – Не нужно предотвращать перемены, нам нужно быть к ним готовыми – вот и всё.
Разговор гулял по кругу, и я понял, зачем меня пригласили: мои друзья надеялись, что я скажу какую-то глупость и она, прыгая по склону, как лёгкий камушек, вызовет лавину смыслов. Тогда они догадаются, что делать.
Но мне ничего на ум не шло, и я, просто чтобы сказать что-то, возмутился:
– Ну зачем мы тут сидим? Грохот, жара, пахнет пиленым гранитом… Может, в офис вернёмся?
Петя посмотрел на меня с жалостью:
– Так и хорошо, что грохот, что народу много. Когда мы в офисе засядем, со стороны будет хорошо видно, как мы напряжённо думаем. А тут эмоций столько!
Я посмотрел в сторону. На дальней от нас лавочке обнималась немолодая пара, не обращая внимания на работающую технику.
Петя перехватил мой взгляд и ухмыльнулся:
– Видел бы ты, как от них фонит!
Но это мог видеть Петя, а я видел только любовников в возрасте, скрывающихся, видимо, от своих семей. Те, кому есть куда пойти, не сидят на бульваре.
– Никто ничего не увидит. А в офисе кондиционер, даже слишком сильный кондиционер – там холодно, как на кладбище.
– Всё регулируется. Ишь, как на кладбище. – Петя отвернулся.
– На кладбище, – вдруг прошелестел Александр Васильевич. – У кладбищенских спрашивали?
Оказалось, что спрашивали, но какая-то мысль зацепилась за Александра Васильевича, и он аккуратно искал её, как любовник, осматривающий свой пиджак прежде, чем вернуться домой, – нет ли на нём чужого волоса, и если есть, где он.
– Точно. – Голос отца-командира прояснился. – Нужно сходить к Ивану Терентьевичу.
– К Ивану Терентьевичу! – Петя хлопнул себя по лбу. – Как это я раньше не догадался! Правда, звонки сейчас подорожали.
Александр Васильевич посмотрел на него так, что Петя засуетился – подорожали так подорожали, житейское дело. Экономить не будем.
Я ничего не понимал, но сидел, наливаясь гордостью.
– А говорить кто будет? – не унимался Петя. – Мне нельзя, я в этом году уже звонил.
– Вот он и будет, – сказал Александр Васильевич, и все посмотрели на меня. – Езжайте прямо сейчас, только квитанцию оплатите.
* * *
Петя довольно долго выбирался на своей чёрной страшной машине из чёрного-пречёрного двора. Выезд был закрыт шлагбаумом, и Петя производил над полосатой палкой, украшенной фонариками, магические пассы, ожидая, что она покорится. Шлагбаум не покорялся, и Александр Васильевич покинул нас, торопясь по своим срочным тайным делам.
Наконец бело-красный стержень метнулся вверх, и Петя медленно вывел машину на сузившийся бульвар.
– Ты, главное, не пугайся, – сразу сказал он. – Мы сейчас поедем на кладбище.
– А что мне пугаться? На кладбище? Милое дело! Всегда хожу на кладбище по ночам. Там мёртвые с косами стоят. Там…
– Ты, пожалуйста, не остри. Тут дело печальное, тебе ведь самому звонить придётся. Ты морально подготовься, потому что тебе с кем-то из своих придётся говорить.
Я, не понимая, глядел на него.
– Вот подумай, с кем бы тебе из своих мёртвых хорошо бы поговорить. Заодно и спросишь, что у нас тут намечается. Мёртвые всегда всё знают, там у них так заведено.
Я вспомнил своего деда, отчего-то я
